что они всё могут, если захотят.
Но все записи из офиса «Совы» за последнюю неделю ставили Лобачева в тупик…
Это был сплошной треп расслабленных, умиротворенных обывателей…
Они томно мечтали, как в августе будут тратить деньги, полученные от Павленко.
Они смеялись над ним, над Лобачевым, который бежал из Москвы, «как Керенский в женском платье».
Они беззлобно сожалели, что удалось ускользнуть супругам Паниным.
И это все!.. Остальное – кофейные разговоры о политике, о тряпках, о технике, о сексе.
Лобачев допускал, что в «Сове» могли обнаружить закладки, но он не мог найти ни одного намека, подтверждающего это.
Он даже направил Сашу Караваева покрутиться около гнезда этой ночной птички… И записи Лобачев прослушивал до боли в ушах… Нет, ни одного намека!..
А может быть, все гораздо проще.
Лобачев знал, что это было первое дело «Совы»… И вот ребята собрались, сосредоточились, настроились на победу и провели первый тайм, как чемпионы… А в перерыве тренер принес им по большой пачке денег.
Ясно, что они раньше на своих офицерских должностях и за пару лет столько не имели.
Павленко думал их приободрить, а они расслабились… Все зависит от суммы, как от дозы.
Маленькая – может заставить активно работать, добывать очередную дозу.
А большая сумма – проявит все скрытые пороки или добродетели… Кто-то станет злым, завистливым, угрюмым или жадным… Кто-то превратится в болтливого шута или будет изображать сексуального, неотразимого светского льва… А эти – размагнитились, ударились в купеческую вседозволенность.
Ишь, ты, как они размечтались: «…арендуем яхту, поплывем в Стамбул, посмотрим танец живота, а потом гречанки на фоне Олимпа, винные погреба в Афинах…»
Да, похоже, что всё именно так… Бог с ней, с «Совой»… Свое эти сыщики получат послезавтра.
А завтра – решающая встреча с Назимовой.
Эта дамочка – третья, и последняя, «богатая жена несчастного подследственного».
Встречи с двумя первыми закончились для Лобачева со счетом один-один.
Первая – Надя Буравченко… Она еще два года назад была начинающей запорожской студенткой. Будущее виделось ей в виде должности инженера, в виде белого халата и старого стола в заводской лаборатории…А еще – в виде статного, временами пьяного, мужа-сталевара, в виде потрепанного «Запорожца», дачки на берегу Днепра, воскресных шашлыков с горилкой и раздольными украинскими песнями… Нормально!
Но через некоторое время после великих решений в Беловежской пуще, когда всё пришло в движение и наиболее сообразительные начали шустрить, Надя бросилась покорять Москву.
Буквально через три месяца и три ночи, она без особых усилий стала штатной фотомоделью.
Еще через три месяца пришел успех, и состоялась встреча с перспективным банкиром, таким же, как она, «новым русским» Ефимом Буравченко.
Вызов в Прокуратуру даже обрадовал Надежду.
Это намного лучше, чем неизвестность. Она все им объяснила… Это же банк! Там такие сложности, столько цифирей всяких.
Её Фима – не жулик!.. Может быть, не в ту фирму пару миллионов отправил?.. А с кем не бывает? Не ошибается тот, кто ничего не делает.
А её Ефим Маркович – работал, как молодой папа Карло… Но прокурор на это не смотрит. Ему бы взять и посадить!
Ошибся Фима – пожурите его!.. А то сразу – «от трех до пяти и с конфискацией»… Так ей адвокат сказал, чурка совковая.
Конфискация пугала ее больше всего!.. Пятикомнатная шикарная квартира на Арбате, почти достроенная дача в Завидово… Потом яхта на Пироговском, две «Вольво» и всякая другая мелочь… Всё это её! Она привыкла к этому, прикипела…
Не может быть никакой конфискации!..
Не должно быть!
…Возле указанного в повестке дома ее встретил услужливый сотрудник, который жестом указал на вывеску: «Прокуратура… административного округа».
Вокруг дверей висело еще около десятка вывесок, но Надя прочла только эту. Другие ее просто не интересовали.
Она шла именно сюда – в Прокуратуру этого самого округа… Ее абсолютно не волновало, что в этом огромном здании, кроме фирм, удостоенных вывесок, еще около сорока контор арендуют подвалы, комнатки, чердаки.
Кабинет Лобачева также не насторожил ее: огромный портрет «железного Феликса» с проникающим до печенок взглядом, гора умных книг, закупленных вчера в магазине «Юридическая литература», сейф с пластилиновыми печатями, старая пишущая машинка на отдельном столике, черная массивная лампа для допросов с пристрастием.
Именно так она и представляла себе кабинет следователя средней руки… Неужели именно здесь решается судьба ее арбатского гнездышка?
– Садитесь, гражданка Буравченко… Должен вас огорчить. Следствие завершается не с лучшими для вашего мужа результатами.
– Не виноват он…
– Это суд будет решать!.. А решать он будет на основании тех материалов, что мы ему предоставим… Прочтите вот эту фразу: мы будем требовать десять лет с конфискацией.
– Как – десять, почему – десять?.. Адвокат обещал – до пяти…
– И когда он вам это обещал?
– Две недели назад.
– Ах, уважаемая Надежда Тарасовна!.. Как летит время. Может быть, тогда он и был прав. Но посмотрите на эти документы…
Лобачев встал с пачкой документов, быстро разложил перед обалдевшей «женой подследственного».
Он видел, что она просматривает протоколы, но не читает их. Не может сосредоточиться.
Через пять минут Федор ловко сгреб бумажки и продолжил:
– Как вы увидели, прошло время, и появились новые доказательства… Обратили внимание на показания Семиняки?
– Но он не должен был ничего плохого о Фиме сказать. Он не мог…
– Мог – не мог. Но сказал! Очень трудно нам было этого добиться. А теперь – уже другая статья и срок другой… Десять лет.
– С конфискацией?
– Обязательно!.. Вот такой расклад, дорогая вы моя… Государству очень нужны деньги. Надо вернуть нажитое нечестным путем… Не расстраивайтесь вы так. Наше государство гуманное и демократическое. Это мы, прокуроры, предлагаем десять лет, а суд даст максимум семь… Меньше просто не сможет. Закон не позволяет.
– А конфискация?
– А это они оставят! Обязательно оставят… Так что я вас прошу ничего из дома не вывозить!.. Мебель, одежду, посуду. Ни-че-го!.. Из холодильника можете все забрать, а по остальному – полная конфискация.
– Простите, уважаемый… господин следователь, а нельзя ли как-нибудь…
– Не понял!
Лобачев угрожающе встал из-за стола.
– Не понял… Вы что мне предлагаете? Вы думаете, что я соглашусь изъять показания Семиняки? Да, без них всё дело развалится и вашего мужа отпустят… Его выпустят, а меня на три года посадят… Это тысяча дней. Тысяча!
