Она становилась все больше и больше и постепенно накрыла собою весь Карос. Воцарилась серая тьма. Теперь ни былинки не шевелилось во всем городе. Казалось, ничто здесь не ворохнется — настолько властным было это черное безмолвие.
Но и это длилось недолго. Спустя несколько минут тень рассеялась, будто ее и не было. И сразу же запели птицы, залаяли собаки, раздались людские голоса. Соня с облегчением перевела дыхание. Ей почудилось, что неведомая злая сила, только что сжимавшая ее горло, ослабила хватку и разжала пальцы.
— Ха-ха, госпожа, наверное, испугалась? — послышался рядом голос маленького сморщенного слуги.— Оно и немудрено, откуда госпоже знать про Серую Тень Великой Пирамиды!
— Что за Серая Тень? — отозвалась Соня. Она действительно была напугана, но ей вовсе не хотелось признаваться в этом какому-то болтливому слуге.— Что творится у вас в городе?
— А, это происходит каждое утро, на рассвете, когда тень от Пирамиды достигает определенной длины. Все уже привыкли, никто не обращает внимания. Только приезжие, новички, только они — ох как иной раз пугаются! А никакого страха нет, никакого вреда нет, ни людям, ни животным, ни товару! Оттого купцы и заезжают к нам, в Карос, и ничего не боятся.
— Не болтай.
— Слушаюсь. Каждый день на рассвете на одно мгновение дух умершего бога Сета воскресает и выглядывает из своей гробницы. Это и есть Серая Тень. У нее нет силы, одно только любопытство…
— Дух умершего бога? Любопытство? Да знаешь ли ты…— начала, было, Соня и замолчала, прикусив губу.
Какая разница, был ли этот человечек в Пирамиде и видел ли он страшный черный алтарь! Соне вдруг показалось, что маленький слуга знает куда больше, чем выбалтывает.
— Вот так-то, госпожа! Вот так-то, красавица! А страха тут никакого нет. Я бы присоветовал вам одно место, там продают и шелк, и полотно, и красные нитки для вышивания, и стеклянные бусы для украшения, и притирания для глаз… Ежели угодно…
— Отвяжись.
Соня решительно зашагала к воротам. Ей вовсе не хотелось слушать бессмысленную болтовню маленького человечка, который все время словно намекал на что-то, так усиленно и выразительно подмигивал он ей сморщенным черным веком.
* * *
Ментаптэ снова и снова перечитывал старинную книгу, хотя рассказ, записанный древними иероглифами на пожелтевшем от времени пергаменте, знал уже почти наизусть. И все же каждый раз эта история странно волновала его и заставляла сильнее биться сердце.
Несколько тысяч лет назад… То были века; могущества Ахерона, века поклонения Сету, великому змею, воплощению первобытной тьмы, первобытной силы и первозданного ужаса. Пирамиды создавались не как гробницы — это представление о них возникло значительно позже, когда жрецы-некроманты начали свои поиски Источников власти. Нет, пирамиды изначально были хранилищем огромной силы.
При строительстве здесь действительно приносились человеческие жертвы. Тысяча молодых воинов с черными, как эбеновое дерево, телами, сильных, стройных — все они добровольно легли на плиты, чтобы быть замурованными в стенах великой Пирамиды. Их духи навечно остались здесь — бессменными стражами и слугами Сета. Но они спали, и как разбудить их — об этом книга молчала.
Напрасно Ментаптэ перечитывал ее раз за разом — тщетно. Нескольких страниц недоставало — там, вероятно, и помещался полный текст необходимого заклинания. Ментаптэ со вздохом отложил книгу, подлил масла в светильник и растянулся на циновках. Молодому жрецу едва сравнялось тридцать лет, но древняя кровь, текущая в его жилах, словно состарила его раньше времени. Рассказывая Соне о себе, Ментаптэ не солгал: он действительно принадлежал к жреческому роду Стигии. Его предки читали нараспев заклинания, вызывающие духов, приносили жертвы на черном алтаре, служили Змею Пустыни. Память о них не давала Ментаптэ покоя. Сейчас, когда со всех сторон надвигаются зверобоги, жалкие подобия духовных властителей древности, как никогда прежде Необходимо воскресить былую славу истинных, богов! И Сет — не последний среди них.
Ментаптэ фыркнул: «Не последний!» Сет — первый! Разве не он — первое порождение Праматери Тьмы? А эти жалкие еретики, ничтожества, возомнившие себя жрецами, учредили в Луксуре культ какого-то Сабиха, бога-крокодила, и приносят ему в жертву молодых собак, телят и косы девственниц. Смешно!
Птейон погряз в поклонении богу-павиану, как бишь его? Эти звериные имена даже в памяти не задерживаются. Чем, интересно, умилостивляют своего божка птейонские жрецы? Связками бананов?
— О, великий Сет, прости мне эти мысли!
Свое призвание Ментаптэ обрел далеко не сразу. Его семья жила торговлей. Дед молодого жреца был одним из тех, кто основал город Карос — поначалу как торжище на подходах к предместьям Кеми, эдакую «ловушку» для купцов, передвигающихся по караванным дорогам.
Прошло немало лет, прежде чем Ментаптэ узнал от отца о своем происхождении. А затем заезжий караванщик продал ему эту книгу.
Она стоила целого состояния, но Ментаптэ без сожаления расстался с небольшим домом, где жил с наложницей и двумя чернокожими слугами; продал он и слуг, и наложницу. Отныне его жильем сделалась Великая Пирамида, и жизнь его посвящена изучению культа великого Сета и служению этому божеству — единственному истинному богу Темной Стигии.
После той первой книги были и другие, содержащие сведения о Сете и его служителях. Кое в чем эти сведения дополняли друг друга, кое в чем отрицали, создавая неразрешимые противоречия. И вот теперь эта рыжеволосая чужестранка!.. Какая-то связь… какая-то связь…
У входа в жилище Ментаптэ кто-то заскребся. Погруженный в свои размышления жрец не сразу услышал это и очнулся от раздумий только после того, как кто-то почти бесшумно вошел в Комнатушку. Ментаптэ подскочил на циновках.
— Кто здесь?
— Я, господин,— ответил пришелец, низко кланяясь.
— Ты, Биджаз?
Маленький сморщенный чернокожий человечек ухмыльнулся, обнажив в усмешке свои желтые кривые зубы.
— Разумеется.
Ментаптэ сел, потер виски. Бросив взгляд на масляную лампу, он понял, что заснул: огонь погас, масло прогорело.
— Сколько времени прошло?
— Сколько времени прошло после… чего, господин? — хихикая, осведомился человечек.
— Неважно.
Слуга подал Ментаптэ глиняный горшок, накрытый крышкой.
— Откушайте сперва нашей похлебки. А вот здесь, в тряпице,— лепешки.
— Когда ты приучишься приносить хлеб в чистой тряпке,— проворчал Ментаптэ, однако принял подношение и принялся поглощать его. Он изрядно проголодался.
— О, господин, я буду делать все, как ты велишь… А ты не забудешь меня в своей великой державе Сета, не так ли? Ведь ты не забудешь маленького Биджаза, который воровал для тебя продукты, чтобы ты мог спокойно изучать свои великие книги?
Ментаптэ невнятно промычал что-то. Маленького кого слугу это отнюдь не смутило. Он давно привык вести долгие бессвязные монологи, почти не надеялся услышать ответ.
— Ну, господин, продвинулся ли ты в постижении своей тайны?
— Какое тебе дело, червяк? — отозвался, наконец, Ментаптэ, отодвигая от себя пустой горшок.
— Большое дело,— возразил, ничуть не смутившись, Биджаз.— Ведь это я направил сюда рыжую девку…
Ментаптэ заметно вздрогнул.
— Она ведь была здесь, не так ли? — продолжал человечек.— Она входила в зал жертвоприношений и глаза Сета видели ее?
— Да,— ответил, наконец, Ментаптэ.— Почем ты знаешь, что она — та, кого мы ищем?
