ребята сгрудились за боевой рубкой и кружили вокруг нее. Когда самолет появлялся с левого борта, они уходили на правый борт, потом возвращались обратно, и так далее. Я не мог поверить своим ушам: мои ребята завели песню – о двух влюбленных. Вот так-то! Причем название и слова как нельзя лучше подходили к ситуации: в песне говорилось о парочке, катающейся на каруселях.
Вот так вела себя команда. Левый борт… нос… правый борт… корма… И снова вокруг рубки, и снова… Пели даже те, кто испугался – а может, и громче других. Но это было здоровое пение. А что и как они поют…
Мы шли прямо на высокие скалы у берега, где море пряталось в глубокой тени. Если бы нам удалось забраться в эту тень, думал я, мы чувствовали бы себя немного побезопаснее. И наконец мы добрались туда, наконец-то спрятались от глаз этого небесного наблюдателя.
Какая там надежда! С самолета стали бросать осветительные ракеты, как раз над местом, где мы укрылись. Скрываться было больше негде. Мы прошли вдоль берега с четверть мили. До рассвета еще целый час. А там что-то должно случиться. Как только рассветет, появятся несколько самолетов, а то и кораблей, и разнесут нашу калеку в клочья.
Тем временем механик инспектировал повреждения. Вряд ли он мог что-нибудь отремонтировать. Вот если бы укрылись где-нибудь под берегом, замаскировались на несколько дней, тогда еще мы, может быть, и смогли бы что-нибудь сделать. А так…
Но случай спас нас от дальнейшей головоломки. Потому что, пока мы обсуждали что да как, лодка, идя на среднем ходу одного дизеля, наскочила на подводный риф и села на него, да так, что, как мы ни старались сдвинуть ее с места, у нас ничего не выходило.
Покинуть свою „U-617“ – это было одно из самых трудных решений в моей жизни. Она была большой и отважной. Но другого выхода я не видел.
Первое, что я сделал, – отправил почти всех на берег. Поскольку я считал, что задача по подготовке лодки к уничтожению и подрыву заряда лежит исключительно на мне, то приказал затем и всем остальным оставить лодку. Раздались протесты. Некоторые попросились остаться на борту, вызвались выполнить работу за меня, и таких было немало. В конце концов я был вынужден отдать официальный приказ всем покинуть лодку. Мой старпом и главный из старшинского состава не подчинились приказу. Они настаивали на том, что я один не справлюсь с этой работой и они должны помочь мне.
Они помогли подготовить торпеду в кормовом отсеке и заложить взрыватель. Мы вынуждены были работать в легководолазных дыхательных аппаратах, в полной темноте, и координировать наши действия было делом нелегким. Мы извлекли вертушку из торпеды и вставили на ее место другой взрыватель.
– Теперь, – сказал я, – наступает сложный момент. Мы должны остаться на борту. Понимаете, друзья, мы должны находиться на борту в момент взрыва. Если мы в это время окажемся в воде, это будет означать верную смерть.
Рядом с торпедой мы сложили дополнительные заряды. И вот настал роковой момент. Запал с шипением загорелся. Так будет продолжаться 9 минут.
Это были самые длинные минуты в моей жизни. Ни один из нас не промолвил ни слова, лишь то и дело мы поглядывали друг на друга. Другие двое стояли, держась за леерные стойки. Я находился у ограждения боевой рубки, неплотно прислонившись к нему. Одновременно держался за поручень, окружавший ограждение. Колени у нас немного дрожали. 6 минут… 7… 8… 21, 22, 23, 24 секунды…
Столб пламени вырвался из лодки, и одновременно раздался умопомрачительный грохот. Мне показалось, что меня подкинуло к небу, хотя на самом деле палуба 500-тонного корабля подпрыгнула на несколько сантиметров. Нас совершенно оглушило. Мы как будто смотрели немой фильм. Увидели, как куски металла кормовой части взлетели в воздух, потом почувствовали, что лодка стала тонуть, вначале медленно, затем все быстрее. Скоро мы все трое оказались в воде и поплыли, разгребая толстый слой горючего, вытекшего из разорвавшихся топливных систерн. Я оглянулся и убедился, что мы хорошо поработали.
В полном молчании плыли к берегу. Через некоторое время я крикнул на берег. Никакого ответа.
– Куда эти черти подевались? – сказал я сердито. – На грунт, что ли, залегли, или в плен попали, или что?
Наконец все-таки раздался чей-то голос, а когда мы подплыли к берегу, некоторые повели себя совсем не по-моряцки – бросились к нам и стали обнимать и поздравлять, как героев.
– А какого дьявола вы, негодяи, не отвечали, когда я вам кричал? – с деланым негодованием полюбопытствовал я.
– Нам… мы не думали, что это вы, – наконец неуверенно проговорил один из подводников.
– То есть?
– Мы думали, это кто-то еще, герр командир, и не хотели выдавать себя, укрылись.
– Мы не думали, что вы остались живы, – с радостной непосредственностью добавил другой.
Приближался рассвет. Взошедшее солнце осветило картину, достойную быть запечатленной на пленку, но нам она не доставляла радости.
– Что будем делать, командир?
– Первым делом уничтожить всю секретную документацию – вахтенный журнал, записи радиообмена и так далее.
Это было легче сказать, чем сделать. Пока этого не делал, не знаешь, как трудно сжечь до конца толстую книгу. Одни пошли жечь документы в яме, другие разошлись на наблюдательные посты. Вскоре один из них прибежал, глубоко дыша от волнения.
– Идут!
– Кто?
– Англичане! Три корвета, самолет.
В это время мы услышали гул самолета. Мы молнией спрятались в укрытия, отрытые утром нашими ребятами, потом стали выглядывать из-за скал и камней и наблюдать за происходящим.
Самолет сбросил несколько бомб на изуродованную лодку. Корветы – как мы после узнали, это были эсминцы „Хайасинт“ и „Харлем“ и корвет „Вулонгинг“ – немного поупражнялись в стрельбе. Возможно, они думали, что мы еще на лодке. Несколько срикошетивших снарядов пролетели над нашими головами.
В британских военных коммюнике этот фейерверк был отпразднован как потопление подводной лодки.[41]
Очевидно, взрывы и шум разбудили береговую охрану, ибо, после того как снова все стихло и британцы удалились, появился марокканец в испанской форме. Он вышагивал с устрашающим кремневым ружьем в руках с таким видом, будто предводительствовал целой армией.
Он выкрикнул нам, что мы его пленники, и стал так размахивать своим мушкетом, что мы взаправду занервничали.
– Заберите пугач у этого неуравновешенного господина.
Это было немедленно исполнено. Наш марокканец дрожал и ругался на своем непонятном языке, но, что он хотел сказать, мы поняли. В конце концов, чтобы избежать неприятных инцидентов, мы вынуждены были связать его.
Потом мы отправились в трудное и скучное путешествие по каменистой бездорожной местности. У многих из команды не было обуви на ногах, и им пришлось порвать рубашки и замотать ноги. После трех недель пребывания в стальном цилиндре мы подставили наши желто-зеленые лица под яркое африканское солнце.
Несколько часов спустя появился испанский офицер, и кое на каком французском мы смогли объясниться. Он весьма вежливо пригласил нас следовать за собой в форт. Не стану утверждать, что это сильно расходилось с нашими желаниями, потому что мы вовсе не хотели погибнуть от жажды, и если мы собирались добраться до дома, то хорошо, что первой остановкой на этом пути будет его форт. Испанский офицер даже пообещал мне дать возможность помыться пресной водой, так как с ног до головы я был грязный и покрытый нефтью. На солнечной жаре дизельное топливо щипало и жгло кожу, и одна мысль о возможности помыться помогла мне преодолеть испытания этого трудного марша.
Мы совершенно измотались. Некоторых пришлось тащить на себе.
Но когда-нибудь оканчивается даже самый долгий марш, и мы в конце концов добрались до вполне средневековой крепости, а я смог помыться.
