— Ваше величество простили меня?
— Моему величеству нет нужды прощать тебя, если ты не совершил никакого вероломства. Твой друг Конрад в высшей степени удручен, но даже он понимает: твоей вины в том, что ты стал жертвой изменчивой судьбы, нет.
— Благодарю вас, сир. Это правда.
— Предупреждаю тебя, Маркус, если в этой истории обнаружится что-нибудь новенькое, ты покойник, — продолжал Конрад. — Если ты принудил девушку, или обманул ее, или взял ее, зная, кто она такая… никакой выгоды это тебе не принесет. Если же это какой-то хитрый замысел, чтобы самому заполучить Линор…
— Конечно нет, сир.
Маркус, выглядевший совершенно больным под пронзительным взглядом Жуглет, спрашивал себя, в какой степени менестрель повлиял на позицию короля.
— И, — продолжал Конрад, — сейчас Виллему будет тяжело встречаться с тобой. Хотя мне не по душе твое отсутствие, ближайший день-другой держись в стороне. Займись вплотную своими обязанностями, а остальное время проводи у себя.
— Конечно, сир.
Маркус поклонился и повернулся к оконной нише.
— Доброе утро, Жуглет.
— Доброе утро, — вежливо ответила Жуглет.
— Между нами все ясно?
— Так же ясно, как прекрасные голубые глаза Линор, — ответила Жуглет.
— У Линор глаза зеленые.
Жуглет на мгновение опустила взгляд.
— Между нами все ясно, да, — угрюмо сказала она. — Но мне очень нравится эта девушка, и я в шоке.
— Понимаю. Сожалею, что стал причиной крушения твоих иллюзий.
Маркус снова повернулся к Конраду.
— Ваше величество, могу я заняться раздачей утренней милостыни?
— Пошли за Виллемом, пусть придет к завтраку. Конрад взмахом руки отпустил его.
Подавив вздох, сенешаль вышел.
Переполненная дурными предчувствиями, Жуглет спустилась в зал раньше Виллема. Когда рыцарь появился, вид у него был самый что ни на есть жалкий и даже более измученный, чем после победоносного турнира, имевшего место десять дней назад. Одет он был во все темно-коричневое и со своим сломанным носом и мрачным выражением лица напоминал скорее разбойника, чем воина. Левой рукой он сжимал рукоять меча, словно ожидал, что в любой момент его чести могут бросить вызов.
Во время мессы в замке выяснилось, что уже практически все в курсе случившегося. Скорее всего, проболтался один из мальчиков-пажей, которому, без сомнения, пригрозил или дал взятку Павел. Однако Жуглет вынуждена была признаться себе самой — и это чрезвычайно огорчало ее, — что и она внесла свою лепту, когда вчера во дворе настойчиво добивалась правды, что, без сомнения, привлекло всеобщее внимание и подогрело интерес к случившемуся.
Пока Виллем приближался к столу на помосте, все взгляды — и гостей, и прислуги — были неотрывно прикованы к нему. Он ощущал каждый из них, точно выжженное на коже клеймо. В какой-то момент он взглянул в лицо Бойдону, и тот не успел отвести взгляд, смутился и приветствовал его с вежливостью, за которой явственно ощущалось сострадание.
Сделав пару шагов, он встретился с другим настойчивым взглядом, принадлежащим, к удивлению Виллема, Рихарду из Майнца, первому рыцарю, которому он нанес поражение во время турнира. Инстинктивно Виллем сильнее стиснул рукоятку меча, Рихард же, смущенный тем, что его взгляд заметили, поклонился уважительно — и сочувственно.
Ощутив на себе еще один взгляд, Виллем повернулся и оказался лицом к лицу с человеком, который последнее время усиленно добивался его дружбы, — с Альфонсом, графом Бургундским. Виллем поклонился вежливо, с почтением молодого человека к старшему.
— Доброе утро, господин граф.
Он сделал жалкую попытку улыбнуться.
Альфонс коротко кивнул и притворился, будто занят чем-то, вынуждающим его повернуться спиной к Виллему.
«Проклятье!» — подумала Жуглет, отследив этот эпизод и заметив, как вспыхнуло лицо Виллема.
Торопливо обойдя помост с королевским столом, она потянула рыцаря за рукав к мальчикам с серебряными тазиками для умывания рук.
— Грех сестры будет стоить мне друзей, — с горечью прошептал Виллем.
— Альфонс никогда не был тебе другом, — возразила Жуглет. — И позволь напомнить, ты никогда не любил его.
Она растопырила пальцы над тазиком, пока мальчик лил на них пахнущую цветами воду.
— Последние две недели он обращался со мной очень уважительно. — Виллем стоял, обхватив обеими руками рукоятку меча. — Знаешь, как это приятно? Будто я ему ровня…
— Или потенциально даже выше его, и это единственная причина, почему он так любезничал с тобой. Неужели тебя ранит его теперешнее поведение? — прошипела она, разглядев выражение его лица. — Если так, то тебе явно не хватает ни мозгов, ни толстокожести, чтобы существовать в том мире, куда я ввела тебя.
Она понимала, насколько бесчувственно это звучит, но отчаянно хотела не дать ему погрузиться в пучину жалости к себе, к чему он явно был сейчас склонен. У нее даже — в первый раз за все время их знакомства — мелькнула мысль, а не обманулась ли она в Виллеме под воздействием своего чувства к нему. Может, он и в самом деле слишком чист и простодушен, чтобы уцелеть, вознесшись на такую высоту. Огорченная тем, что он никак не может справиться со своими эмоциями, она снова дернула его за рукав.
— Конрад по-прежнему очень высокого мнения о тебе. Он особо просил меня пригласить тебя к его столу — чтобы показать остальным, что ты не лишился его расположения. Давай мой руки.
Когда они вытерли руки полотенцами, Жуглет задержалась на мгновение, оценивая обстановку в зале. Как обычно, одним взглядом она охватила все. Не упустила из виду, как пребывающий в неприлично жизнерадостном настроении кардинал вошел в зал, устремился в дальний его конец и о чем-то негромко, но горячо заговорил с Альфонсом. Значит, Павел считает, что дело уже в шляпе и императрицей станет девица из Безансона.
Послышался звук фанфар, и вошли два пажа, а следом за ними Конрад и его телохранитель.
Император остановился с многозначительным видом. Павел, почувствовав пристальный взгляд брата, прервал разговор и заторопился к высокому столу мимо склоненных голов Жуглет, Виллема и других. Альфонс с задумчивым видом остался в дальнем конце зала.
— Сукины дети, — пробормотала Жуглет, имея в виду обоих родственников Конрада.
Маркус, тоже в дальнем конце зала, решил выяснить, принесло ли какие-нибудь плоды его рискованное предприятие. Он должен снова завоевать уважение этого негодяя графа, или получится, что все было сделано зря.
— Ваше сиятельство желает сесть? — спросил он Альфонса, показав в сторону стола на помосте.
Граф пребывал в ином мире, поглощенный обдумыванием многообещающих махинаций Павла, касающихся будущего империи. Повернувшись на знакомый голос, он спросил:
— Что? А мне сегодня… будут там рады?
— Вашему сиятельству всегда рады за столом вашего племянника-короля, ведь вы выдаете дочь за близкого друга его величества.
Маркус нарочно выразился так двусмысленно. Альфонс выглядел точно крыса, которую поймали за тем, как она вытаскивает из мышеловки сыр.
