оказалось настолько изуродовано, что даже старые приятели с трудом меня узнавали. Искалеченный и сломанный нос стал широким и плоским, но более всего меня беспокоил левый глаз, так как его зрение сильно ослабло вследствие порезов и осколочных ранений. Окончательный медицинский вердикт гласил: «Для полетов негоден». Главный хирург в чине генерал-майора даже полагал, что мне чертовски повезло остаться в живых и следует радоваться, что больше не предстоит летать.
И тут я просто обязан с глубокой благодарностью упомянуть о своем командире. Он понял, что значит для пилота-энтузиаста данное медицинское заключение. И оно спокойно исчезло под целой грудой пыльных папок. Я вновь летал и был счастлив.
Летний отпуск, проведенный на Балтике, оказался чудесным, как вдруг в моей судьбе наметился внезапный поворот. Миновал почти целый год с момента моего прошлого инцидента, когда я совершал пробный полет на «Аг-68»[1].
Аэродром с одной стороны огибало шоссе, по бокам которого росли фруктовые деревья, причем в свое время строители аэродрома приняли в расчет, что в ближайшие двадцать — тридцать лет эти деревья существенно подрастут — характерный пример немецкой основательности. Сигнальные мачты, обозначавшие эти препятствия и обеспечивавшие безопасность полетов, были сделаны в два раза выше деревьев, и одна из этих мачт была сооружена мне на погибель. Когда я начал приземляться с двигателем, у которого забарахлило зажигание, солнце светило мне прямо в глаза так, что я просто не увидел вышеуказанной сигнальной мачты. Знак, обозначавший препятствие сам вдруг стал препятствием. Предназначенный для освещения, он сам стал причиной моего молниеносного падения. Одно крыло оторвало напрочь, а самолет разбился. Особенно сильно, еще один раз досталось моей голове, но я остался в живых, несмотря на сотрясение мозга, раны на голове и лице, порезы кожи и множество других поверхностных царапин.
Но самое худшее наступило после того, как меня доставили в госпиталь, где я вынужден был провести несколько недель. Было затребовано мое личное дело и открылось, что за год до этого я побывал в авиакатастрофе и что меня признали негодным для полетов. Все это, очевидно, означало немалые неприятности для нашего командира. Кто посмел разрешить летать полуслепому человеку? Преступная небрежность! В связи с этим происшествием требовалось провести строгое расследование, возможно, даже судебное разбирательство военного трибунала. Казалось, что моей карьере и впрямь пришел конец.
Но я был полон решимости сделать все от меня зависящее, чтобы избежать участи, казавшейся неизбежной. К счастью, у меня нашлись доброжелатели и товарищи, готовые помочь, к тому же я, ничуть не колеблясь, прибегнул к хитрости. Я беспрестанно всех уверял, что у меня прекрасное зрение, что небольшое ухудшение давно само собой прошло. Меня предупредили: «Пусть это докажет проверка твоего зрения». Данная проверка, приводящая меня в замешательство, должна была пройти в Магдебурге. И сердце, и колени в порядке, в этом я был уверен; но я также знал, что левый глаз отнюдь не в порядке. Это препятствие, которое я должен устранить. У меня в роговице все еще сидело несколько стеклянных осколков, и, поскольку я не мог отрицать этого или устранить их неким волшебным способом, мне необходимо доказать, что я по-прежнему хорошо вижу.
Проверка моего здоровья прошла ко всеобщему удовлетворению всех заинтересованных сторон. Так как только внешнее состояние глаза не смогло удовлетворить критически настроенных врачей, то последние решили так провести диагностику моего зрения, чтобы не возникло и тени сомнения, а посему меня подвергли общеизвестной проверке. Закрыв пластинкой правый, здоровый глаз, я должен был прочитать ряд букв и чисел на таблице. Когда я не колеблясь назвал первый ряд, врачи недоуменно посмотрели друг на друга. Я прочитал все правильно до последнего ряда. «Еще раз — приказал главный врач, — но в обратном направлении». И на этот раз все прошло гладко. «Гм, гм, — произнес тот, от чьего решения зависела вся моя жизнь. — Вы не испытываете трудностей при чтении?» — «Никак нет, господин главный врач».
Мой друг передал мне тайком всю последовательность букв и цифр на таблице за несколько недель до испытания и я выучил их наизусть как в прямом, так и в обратном порядке.
ЛЕГИОН «КОНДОР»
Первая искра большого европейского пожара, позже охватившего весь мир, вспыхнула на юго-западе континента. Стремление заварить кашу мировой революции медленно закипало в пламени политических и социальных волнений. Москва открыто раздувала революционный пожар, и вскоре вся Испания была в огне. В 1936 году в Испании началась гражданская война.
Когда Муссолини и Гитлер решили прийти на помощь Франко, была образована «Хисма», которая с помощью воздушного транспорта перебрасывала войска Франко из Северной Африки через пролив на континент на транспортных самолетах «Ju-52», управляемых немецкими экипажами.
Таким образом, был осуществлен первый крупномасштабный воздушный мост — позже осуществленный западными силами в Берлине — в качестве контрмеры, которая помогла предотвратить утверждение большевизма в Западной Европе. Благодаря этой помощи Франко оказался в состоянии усилить позиции националистов в течение первого месяца гражданской войны. На западе был взят Бадахос, также пали Ирун и Сан-Себастьян. Удалось освободить Алькасар в Толедо, героически выдержавший многомесячную осаду превосходящих сил противника под руководством генерала Москардо, а потом начался марш на Мадрид. В ноябре войска Франко достигли западных предместий города, и началась осада, которая продолжалась 28 месяцев.
Вот в каком положении были дела в Испании в конце года, когда но нас, летчиков германского люфтваффе, дошли первые слухи о легионе «Кондор». Ни один из нас тогда не догадывался, что так называлось немецкое добровольческое воздушное соединение в Испании, мы также не имели ни малейшего представления о его численном составе иди об условиях службы. Только иногда было заметно, как один или другой из наших товарищей внезапно исчезал, причем никто не слышал приказа об их переводе, а потом, спустя полгода, они возвращались загорелые и в приподнятом настроении. Они покупали себе новые автомобили и в глубокой тайне рассказывали своим наиболее близким друзьям удивительные истории об Испании, где велась репетиция Второй мировой войны в уменьшенном масштабе.
Однажды я прибыл в Берлин в специальный отдел W, секретное название ведомства по вербовке и отбору в легион «Кондор». Друзья и близкие, желавшие отправлять нам корреспонденцию, должны были указывать адресат «Макс Уинклер», а наши письма домой доставлялись почтовой службой в центральный офис ведомства в Берлине, где их перекладывали в обычные конверты, переадресовывали, франкировали немецким штемпелем и отсылали по их назначению. На оборотной стороне конверта отправитель указывался как «Макс Уинклер, Берлин, S.W.68».
«Макс Уинклер» снабдил нас всем — гражданскими костюмами, документами и деньгами. Затем нас отправили в Добериц, где собиралась новая партия добровольцев. Примерно 370 военных вскоре превратились в неопрятную компанию гражданских лиц, и теперь мы представляли собой туристов из организации под названием «Сила через радость». Нашим пунктом мнимого назначения была Генуя, куда шел пароход из Гамбурга. Наш корабль, отвратительная посудина водоизмещением 3000 т., более походил на судно, перевозившее рабов, причем ходил он под панамским флагом, которым столь часто злоупотребляли. До этого плавания судно контрабандой возило оружие из Советского Союза и Чехословакии в Испанию, потом оно было захвачено и конфисковано военно-морскими силами Франко.
Сам корабль пребывал в невероятном состоянии. Наши помещения находились внизу, в трюме, и были бесстыдно примитивны. Вместо ящиков с пулеметами и самолетными двигателями для красных сейчас грузом являлись немецкие добровольцы для Франко. Главной причиной таких ужасных условий, естественно, была необходимость соблюдения секретности. Довести весь этот транспорт в Испанию поручили профессиональным вооруженным контрабандистам. Корыстолюбивые владельцы судна, по всей видимости, трезво смотрели на возможность повторного захвата или «отопления судна торпедой.
На борту корабля наш дух стал резко падать. Будучи старшим офицером, по крайней мере по годам военной службы, я был поставлен капитаном присматривать за нашей группой, так что на мне лежала вся ответственность по поддержанию порядка и дисциплины — занятие отнюдь не из приятных.
