Как только мы покинули трехмильную зону, наше положение сразу усложнилось, потому что нам было приказано оставаться под палубой. Переход должен был занять от семи до восьми дней. Предполагалось, что по пути мы встретим германские подводные лодки, но этого не случилось, и мы просто потеряли массу времени. Поломка двигателя задержала нас еще дольше. Порции воды и пищи были уменьшены, так как стало очевидно, что если мы достигнем нашего пункта назначения — если когда-нибудь это вообще произойдет, — то со значительным опозданием.
По этой причине на борту возникла опасность открытого бунта, так что я был вынужден применить самые решительные меры, хотя целиком разделял точку зрения моих недовольных товарищей. Это был неописуемый хаос. В Бискайском заливе самый обыкновенный шторм заставил нашу старую посудину плясать, как скорлупку, и каждый момент, когда она всплывала из- под волн, казался чудом. Почти восемьдесят процентов личного состава страдали морской болезнью, а большинство наших примитивных коек обвалилось во время шторма.
Наконец, 8 марта 1937 года мы вошли в порт Эль-Ферроль на северо-западе Испании. С огромным облегчением мы снова ступали по твердой земле, при этом всякие секретные военные поездки мне окончательно опротивели. Легион „Кондор“ под общим командованием Шперля состоял из полка бомбардировщиков, полка истребителей и усиленной разведывательной эскадрильи. Дополнительно к этим трем соединениям еще существовали три зенитные батареи, воздушные сигнальные подразделения, а также тренировочная группа и прочие специальные подразделения армии и флота. Мы носили оливково- коричневую форму, в которой походили на испанцев, и такие же знаки различия в виде нашивок и звезд. Всем немецким добровольцам было присвоено на одно звание выше. Будучи германским первым лейтенантом, я носил три звезды испанского капитана.
Полк истребителей, в который меня направили, располагался под Виторией на Северном фронте, его задачей была поддержка весеннего наступления Франко в направлении прибрежной полосы между Сан- Себастьяном и Хихоном, которые до сих пор находились в руках у красных. Контроль над этой областью, единственной частью Испании, где добывались уголь и руда, являлся решающим фактором для исхода гражданской войны. Здесь обе стороны сражались, проявляя упорство и стойкость.
Во время первых месяцев на фронте бомбардировщики легиона „Кондор“ получили приказ разрушить мост, по которому красные переправляли войска и оружие в сильно укрепленный порт Бильбао. Экипажи имели небольшой опыт в подобных действиях, а их прицелы для бомбометания были несовершенны. Когда тучи пыли от бомб, сброшенных несколькими эскадрильями, рассеялись, то обнаружилось, что мост не тронут, а близлежащая деревня почти разрушена. Конечно, какие бы военные склады или другие объекты красные ни имели в деревне, все они были уничтожены, но в целом атаку следовало признать неудачной, поскольку один из наших первых принципов гласил: врага уничтожать беспощадно, но по возможности щадить население. В результате атаки дорожного моста под Герникой был получен противоположный эффект. Это вызвало тяжелую депрессию среди личного состава легиона. И это случилось как раз в то время, когда я прибыл в Испанию.
О Гернике мы не любили говорить. Противная же сторона говорила об этом без умолку. Красные благодаря этому событию нажили себе значительный пропагандистский капитал. Военные корреспонденты из всех дружеских им демократических стран посетили Гернику, и вскоре вся мировая пресса вынесла на первые страницы заголовки типа „Открытый город Герника уничтожен самолетами бошей“ или „Цивилизованный мир кричит от негодования: Герника“. Герника, между прочим, не был открытым городом, и его подвергли бомбежке по ошибке — причем во время Второй мировой войны такого рода ошибки совершались много раз с обеих сторон, — но эта ошибка стала своего рода символом германской жестокости и варварства. Даже сегодня после Роттердама, Варшавы, Гамбурга, Касселя, Роттенбурга и Берлина… даже после ужасов Дрездена, Герника по-прежнему оставляет след в памяти немецких недругов.
Долгое и утомительное путешествие поездом через северную часть Испании привело меня к пункту назначения — Витория. Когда, доложив о себе командиру полка, я получил приказ возглавить подразделение поддержки, это, конечно, не вызвало большого восторга с моей стороны.
НАЗЕМНЫЕ БОМБОВЫЕ УДАРЫ ПО КРАСНЫМ
В первых числах июня 1937 гола лучшие наваррские бригады генерала Франко прорвались сквозь 'железное кольцо Бильбао', и легион 'Кондор' принимал в этой победе активное участие.
Для того чтобы ослабить давление на данном участке фронта, генерал Мьяха. командующий мадридским красным фронтом, решил предпринять усиленное контрнаступление в этом направлении. Когда республиканцы прорвали фронт и развили успех, незамедлительно перебросив в образовавшуюся брешь сильные подкрепления, возникла критическая ситуация. И у меня появилась возможность проявить себя в этой войне. Каждый раз, когда у националистов ухудшалось положение дел, легион 'Кондор' приходил на помощь. Нас перекинули к Вилла-дель-Прадо, поближе к месту прорыва. Если брать по прямой, то наша передовая база располагалась всего в 40 милях от Авилы. Теперь я летал вместе с эскадрильями на боевые задания и впервые участвовал в боях с воинской частью обер-лейтенанта Хардера.
В зоне прорыва у красных было много зенитных пулеметов, так что наши медленные громоздкие бомбардировщики 'Ju-52' каждый раз несли тяжелые потери, когда производились запланированные массовые атаки. Хардер и его летчики на истребителях 'He-51' обычно получали приказ заставить замолчать зенитные пулеметы незадолго или во время бомбометания при помощи штурмовых атак. Я летал вместе с ними — это было страшное крещение огнем. Наши самолеты были просто изрешечены пулями, но мы все- таки расчистили путь для 'Ju-52'. Войска националистов перешли в контрнаступление сразу же, как только отбомбились 'юнкерсы'. Наступление войск республиканцев у Брунете захлебнулось, и у Франко были развязаны руки для того, чтобы возобновить свое наступление на севере. Истребители снова вернули в Херера-де-Писуэрга. Это маленький городок на Северном фронте в 60 милях к юго-западу от Сантандера.
Побывав в зоне боевых действий, я был не в силах более оставаться на спокойной обслуживающей работе под Авилой. Более того, меня охватил страх, что гражданская война в Испании завершится прежде, чем я побываю в настоящих боях. Правда, одно казалось несомненным — война собиралась длиться еще очень долго. Тем не менее для немецких добровольцев было нормальным явлением через шесть — десять месяцев возвращаться домой, а у меня половина данного срока уже миновала.
Но в конце концов мои настойчивые просьбы принесли свои плоды. Меня назначили командиром третьей эскадрильи 'Микки-Маус', прозванной так из-за своей эмблемы. Двумя другими эскадрильями командовали лейтенанты Лютов и Шлихтинг, чьими эмблемами являлись соответственно марабу и цилиндр. По установленному со времен Первой мировой войны обычаю, в соответствии с положением дел истребители применялись либо для воздушных боев, либо для бомбардировки наземных объектов. Четкое различие между истребителями и ударными самолетами обозначилось в результате опыта, приобретенного на протяжении второй половины войны в Испании, причем это развитие как раз началось в то время, когда меня поставили во главе эскадрильи 'Микки-Маус', единственной из трех, имевшей на вооружении устаревшие 'Не-51', две другие уже пересели на 'Ме-109'. Последние были в основном предназначены для боев с многочисленными истребителями республиканцев 'кертисс' и 'рата', с которыми они воевали либо как одинокие волки, либо в виде сопровождения соединений бомбардировщиков. Безусловно, по своим качествам 'Ме-109' превосходили истребители противника, а поэтому наши летчики, летавшие на них, сбивали очень много вражеских самолетов. Рекорд по сбитым самолетам долго удерживал лейтенант Хардер, до тех пор пока его в конечном счете не обошел Мельдерс.
С другой стороны, 'Не-51' был явно хуже по своим возможностям, чем самолеты 'кертисс' и 'рата'. Он уступал им в скорости, в вооружении, а также в маневренности и скороподъемности, то есть все его характеристики были ниже того качественного уровня, который свойствен самолету-истребителю. Вот почему мы насколько это было возможно, избегали воздушных стычек с самолетами противника, а больше уделяли внимание наземным целям. С летной точки зрения это было прискорбно, так как, в конце концов, именно воздушный бой служит наилучшим подтверждением способностей и мастерства летчика- истребителя. Мы прозвали себя иронически — 'узкоколейные истребители'. При выполнении приказов у нас
