пригрозил ему мечом, и Симон Бар-Гиора назвал себя в обмен на обещание сохранить ему жизнь.
Гримаса отвращения исказила лицо Иосифа Флавия. Эти два главаря, два разбойника предпочли сдаться в плен, чтобы их тащили по улицам Рима и зарезали в день триумфального шествия Тита, чем умереть с оружием в руках.
— Кто предатель? Кто трус? — пробормотал он и попросил Тита пощадить тех выживших, которые не сражались.
Тит колебался. Он медленно шел среди развалин, останавливаясь перед огромными блоками камней, служивших фундаментом стенам и башням.
— На этой войне с нами были боги, — сказал он. — Рук наших солдат, осадных машин и таранов не хватило бы, чтобы разрушить эти стены и башни. Боги разрушили их.
— Будь великодушен, Тит, — повторил Иосиф Флавий. — Твои боги умеют быть великодушными!
Он указал на тех, кто лежал среди развалин в ожидании смерти, но солдаты уже устало убивали их, как мясник убивает животных.
— Убейте вооруженных и тех, кто сопротивляется, — приказал Тит.
Я молился, чтобы Леда бен-Закай оказалась в толпе пленников, которым сохранили жизнь и загоняли теперь во двор Храма. Там солдаты отделяли слабых, старых и детей от молодых и здоровых, которых можно было продать в рабство или бросить на арену, чтобы они послужили добычей диким зверям или гладиаторам. Я присутствовал при жестоком отборе тех, кому суждено умереть немедленно, и тех, кто был обречен на рабство или на более позднюю смерть, которая произойдет после триумфа Тита, когда будут устроены праздничные игры.
Я попросил центуриона, командовавшего охраной, позволить мне осмотреть молодых пленников. Женщины стояли в стороне. Солдаты вытаскивали ту или иную из группы, увлекали за собой в руины и возвращались одни, оставляя там оскверненных со вспоротыми животами.
Я молился, чтобы Леда бен-Закай не познала такой участи. Я хотел бы, чтобы она умерла только от голода. Я боялся и надеялся, что она еще жива. Я останавливался перед каждой пленницей. Мне приходилось хватать их за волосы, чтобы заставить поднять голову и показать лицо.
Наступило двадцать восьмое сентября. Иерусалим превратился в горящие руины, на улицы были завалены трупами. Тех, кого нельзя было продать, продолжали убивать. В тот день, когда солнце было еще в зените и палило как в середине лета, в развалинах святилища я нашел Леду бен-Закай.
ЧАСТЬ V
33
Ее ноги были скованы цепями, руки привязаны к шее.
Я увидел ее покрытое копотью лицо, ободранные скулы, распухшие губы, и всего на мгновение поймал ее взгляд, но она сразу закрыла глаза, будто боялась, как бы я не заметил блеск непокорности, мелькнувший в ее глазах, когда я заставил ее приподнять голову и провел рукой по волосам. Она опустила голову на грудь. Чтобы выжить, ей нужно было стать послушным животным.
Я колебался, но соблазн был слишком велик.
Я взял ее за плечи, чтобы помочь подняться на ноги. Она оттолкнула меня и продолжала лежать съежившись, обняв руками ноги. Я отступил на шаг.
— Эту ты искал? — спросил центурион, сопровождавший меня. В руке он сжимал длинный бич.
Тит позволил мне выбрать любую пленницу, и я мог оставить ее себе или отпустить на свободу.
Тит был щедр со своими трибунами и приближенными.
Иосиф Флавий смог избавить от рабства или смерти несколько десятков евреев. Он искал их в толпе пленников, из которых солдаты каждый день выбирали сотню, чтобы убивать и пытать. Я видел, как Иосиф умолял Тита помиловать трех священников, которых собирались прибить к кресту. Он учился вместе с ними, сидел в одном зале над священными текстами.
— Не убивай их, Тит, это верующие и мирные люди. Господь наградит тебя за это, — молил он.
Тит согласился.
Тела, изодранные ударами бичей, сняли с крестов. Двое казненных были уже мертвы. Иосиф Флавий и оставшийся в живых священник читали молитвы, благодарили своего бога за великодушие, просили прекратить наказание народа, уверяли его в верности, клялись, что сделают из каждого еврея живой храм и станут, собравшись, каждый раз повторять: «Слушай, Израиль: Господь — Бог наш, Господь — один!»
Так пусть выживет еврейский народ, который безумцы вовлекли в войну. Треть всего населения Иудеи была принесена в жертву, а святилище было осквернено и превратилось в руины. «Ты Господь и твой Храм — вселенная, и ты вернешься на землю Иудеи».
Бог евреев, возможно, желая наградить Иосифа Флавия за стремление спасти остатки веры, сделал так, что когда стены Храма обрушились, из подземелья, куда его заключили зелоты, вышел Матфей, родной брат Иосифа, и двое мужчин всю ночь возносили молитвы и плакали.
Я же молился о спасении молодой девушки по имени Леда бен-Закай.
Теперь она лежала передо мной, в разорванной одежде, с расцарапанной кожей.
— Эта? — повторил центурион, и, прежде чем я успел произнести хотя бы слово или сделать жест, он ударил ее бичом по спине.
Я схватил его руку, которую он снова занес и удержал ее, глядя, как Леда встает на ноги, не поднимая глаз. Я увидел ее тяжелые груди, большие бедра и выступающие кости, будто готовые при малейшем движении порвать кожу.
— У тебя губа не дура, всадник, — сказал центурион, проводя рукояткой бича по груди Леды.
Я резко оттолкнул его руку.
— Ты что, думаешь, ты первый? — усмехнулся он. — Нужно было брать стены вместе с нами, если тебе нужна девственница! А эти, — бичом он указал на сидящих женщин, — они все уже побывали в руках римских солдат!
Схватив Леду за веревку, он подтянул ее к себе. Она задрожала, повалилась на меня, и я подхватил ее, прижался своим потным телом к ее коже, и мои руки оказались на ее обнаженной груди.
— Но, кто знает, может, ты выбрал ту, которую еще не трогали наши солдаты? Думай, всадник, если хочешь, что боги одарили тебя, послав нетронутый плод. Думай на здоровье!
Одним ударом меча он перерезал веревку, которой Леда была связана с другими пленницами.
Только тут я понял, что Леда задыхалась, ее душила затянувшаяся веревка, поскольку другие женщины лежали, не имея ни силы, ни желания подняться на ноги.
— Сначала пусть вымоется как следует, — сказал центурион, удаляясь.
Леда все еще стояла, прижавшись ко мне.
Я с трудом отошел от нее, и, сделав шаг назад, почувствовал желание снова сжать ее в объятиях, накрыть ее груди руками. Я так давно не касался женского тела.
Я взял ее за руку. Я помогал ей идти, потому что тяжелые цепи мешали ей.
Поддерживая ее, я говорил, что видел ее давно в Александрии, в доме ее отца, Иоханана бен-Закая, что он умолял меня отыскать ее, спасти, и я надеялся, что мне это удастся. И, вот, хвала богам, она здесь,
