Несомненно, оно будет самым правильным.
В кабинете было два окна. В глубине, позади линии крыш, виднелся кусочек неба, а чуть дальше — верхушка современного небоскреба в форме пагоды.
— Что вы можете решать, сеньор Чоучэнь, — продолжал Вень Чен, — это хотите ли вы остаться в гостинице или предпочитаете переехать в частный дом.
— Мне удобно в гостинице, спасибо. Немного далеко от центра, но я уже привык. Нет необходимости беспокоить вас.
Вень Чен выдвинул ящик письменного стола и вынул несколько книг. На корешках Нельсон прочел имя одного и того же автора: Ван Мин.
— Для вас, — сказал Чен. — Прочитайте. Так вы для начала узнаете кое-что о нас.
— Это тот поэт, которого вы упомянули сегодня утром? — спросил Нельсон.
— Он самый.
— А что вы собираетесь делать, чтобы найти знаменитую рукопись?
— Мы ее ищем, но возникла некоторая проблема. Французы сами потеряли ее. Мы знаем, что ее прятал один священник, но, видимо, он пропал.
— А откуда вы все это знаете? — спросил Нельсон. Ему было любопытно.
— У нас очень длинные уши, друг мой, очень длинные. Едва ли в Пекине может произойти что-то, о чем мы не узнаем.
— И вам будет легко вернуть рукопись, разве нет?
— Увидим. — Вень Чен нахмурил лоб, закурил сигарету и продолжил: — Нас беспокоит вероятность того, что рукопись попала к представителям одной из наших группировок. Очень радикальной группировки, с которой у меня много раз были конфликты и которая не относится к организации. Там мало людей, не наберется и тысячи, но они используют насильственные методы. Ими руководит из Гонконга бывший израильский военный, в действительности они полностью подчинены ему. Эти люди стараются подорвать доверие к нам среди наших братьев, которых несколько сотен тысяч по всей стране. Если рукопись у них, они могут заявить о своих правах в качестве истинных последователей ихэтуаней. Когда рукопись была обнаружена, они пытали служащего архива. По счастью, брат, который видел это, сказал об этом нам.
— В таком случае, что вы собираетесь делать?
— Ну, сейчас у нас есть вы, — сказал Вень Чен. — То, что с нами внук Ху Шоушэня, — гарантия того, что именно мы — главные наследники борцов. А что касается рукописи, полагаю, мы в конце концов найдем и ее. Первое, что нам нужно, — выяснить, у кого она.
— А если не у них, — спросил Нельсон, — у кого еще она может быть?
— У других католических конгрегации, или у правительства, или у каких-нибудь иностранных агентов. У французов, канадцев, немцев, англичан. Кто знает?
— Вы полагаете, что мой друг, немецкий профессор, может быть агентом?
— Лично я в это не верю, хотя нам известно, что он интересуется произведениями Ван Мина. Он расспрашивал о нем одного букиниста. Профессор — знаток китайской культуры. Мы следим за ним.
— А что я могу сделать сейчас?
— Оставаться с нами, — ответил Вень Чен. — Когда мы найдем рукопись, именно вы должны представить ее нашим братьям.
— А, теперь понимаю, — кивнул Нельсон.
— Теперь возвращайтесь в гостиницу, изучите книги, которые я вам дал, и передайте письма моему помощнику. Два человека будут охранять вас. И еще кое-что: если снова захотите увидеть русскую девушку, скажите об этом моему помощнику. Он вам ее приведет.
Из окна автомобиля проспект казался светящейся каруселью, и вскоре я осознал реальность происходящего. Что я натворил? Я ехал в свой отель с незнакомкой. Или лучше сказать, с кем-то, о ком у меня была туманная и второстепенная информация — что на ней голубые трусики, что она использует крем «Вагизил» и что, несмотря на то что я ошибся номером, эта женщина все еще не свободна от подозрений.
— Клянусь, — сказала Омайра, — ты меня околдовал. Ты что-то подсыпал мне в стакан. Я схожу с ума.
И она снова с силой целовала меня, втягивая мои губы своими, как медуза, которая глотает маленькую рыбку. Потом я почувствовал ее руку у себя между ногами. Пальцы дрожали.
Наконец мы приехали в гостиницу. Я подумал, что у нас не будет никаких проблем, если дама поднимется в мой номер — ведь она не китаянка, — и сразу направился к лифтам. Пока мы поднимались, она снова сказала:
— Пречистая дева из церкви Каридад-дель-Кобре, ты свел меня с ума. Я околдована. Это ненормально.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил я в тревоге.
— Чудесно, я чувствую себя так, как будто я под кайфом. Это редкость, если учесть, что я едва знаю тебя, малыш.
Мы вошли в номер. Я сразу пошел к бару, собираясь налить что-нибудь выпить, но Омайра не дала мне времени его открыть. Она сняла платье через голову, легла на постель и сказала:
— Иди сюда, и ты узнаешь, что такое наслаждение. Ты был на Карибах, когда там ураган? Тогда держись!
Несмотря на небольшой целлюлит, ее тело было красиво. У нее были круглые ягодицы. Я никак не мог бы подумать, когда смотрел в ванной на эти голубые трусики, что так быстро увижу тело их владелицы. Сняв их, она прижалась ко мне и начала лизать мне шею, грудь, засунула кончик языка мне в ухо. «Посмотри на мой цветочек, он тебе нравится?» Она шептала непристойности, возбужденная, глубоко и горячо дыша. — «Мой цветочек хочет проглотить твой член, войди медленно», — и я вошел, и почувствовал, как ее тело обволакивает меня, вздрагивая от сладострастных судорог, и мне показалось, что это не в первый раз, что были еще и другие, что мы знакомы давно и что я почувствую себя одиноким, очень одиноким, когда эта женщина уйдет, потому что люди, конечно, уходят, и чаще всего те, кого мы любим, такова жизнь. Тогда я сказал шепотом: «Омайра, императрица Востока», — и она ответила мне, постанывая, прижимаясь своим животом к моему: «Откуда ты узнал, что я из Гибары, малыш? О Боже, твой член убьет меня», а я, возбужденный, чувствуя запах ее волос, погружая пальцы в ее ягодицы, спросил: «Что такое Гибара?», на что она, делая круговые движения, покусывая и посасывая мне мочку уха, ответила: «Гибара, провинция на востоке Кубы, малыш, давай, давай, твой член — это золотой слиток, не останавливайся», — и я продолжал двигаться внутри ее лона, чувствуя себя счастливым, задыхаясь, пьяный от наслаждения. «Я сказал „императрица Востока“, имея в виду Пекин, а не Кубу, но это все равно. Повелительница Гибары, царица Востока», — и она, задыхаясь, закатив глаза, тонким голосом, с сосками, налитыми, как снаряды, ответила: «А, теперь понимаю, я думала, что ты имеешь в виду Кубу, ах Очун, я увезу этот член в Музей мужчины, в Обтала, и там я положу его в ларец и буду молиться ему, ах, святая Барбара, прости меня, о нефритовый член, о, Святая Дева из Агаррадеро, о сахарный мой, я кончаю! А-а, милый, а-а-а, вот, уже! Очун, кончи ты тоже, сердце мое, ты чувствуешь меня, чувствуешь меня?!!!»
Мы оба откинулись, изможденные, потрясенные, еще не понимая, почему мы здесь, но счастливые. Я боялся, что сейчас меня охватит чувство вины, поэтому встал, разлил содержимое двух маленьких бутылочек виски по стаканам, стоявшим а ванной, положил туда лед и вернулся в постель.
— Ты почти убил меня, — томно проговорила Омайра. — Посмотри, я до сих пор дрожу. Потрогай. Видишь?
Это была правда — и большая редкость. Не то чтобы я считал себя ничтожеством, но, по правде говоря, никогда ничего подобного не видел. Омайра закурила, отхлебнула немного виски и сказала мне:
— Я замужняя женщина и хочу, чтобы отныне ты это знал. Я замужем, меня двое детей.
Я промолчал. Не знал, что ответить.
— Ты этого не ожидал?
— Ну, я ведь видел твое кольцо. Тебе повезло. У меня нет детей, несмотря на то что подолгу жил с двумя женщинами.
Омайра продолжала смотреть в потолок. Возможно, она собиралась с силами для важного
