Базар устал…Поляна опустела.Умолкли разом песни, шум и гам.И горцы, завершив успешно дело,Разъехались, ударив по рукам.На горку бесконечной вереницейГруженые повозки поползли.Истошный вопль полночной дикой птицыРаздался неожиданно вдали.Похолодало…Впрочем, был согрет яВнезапной страстью, что ни говори…И вдруг узнал два женских силуэтаНа фоне отцветающей зари.Не ведая усталости и страха,Без тягостной поклажи,Налегке,Они шагали в сторону АхвахаИ пели на аварском языке.Одна постаршеВ легкой шали белойСвой медный таз под мышкою несла.А та, на чей платок фуражка села,С гармошкою за ней вприпрыжку шла.Спросил я у знакомой мастерицыИх имена, пылая изнутри…— Так это же ахвахские певицы.Мать звать Кусун,А дочь ее — Шахри.Шахри, Шахри — таинственное имя,Арабских сказок тонкий аромат…На свете не найти его любимей —Так мне казалось много лет назад,Когда, застыв, глядел я на дорогуС «горящим вздохом в пламенной груди»,Когда известно было только Богу,Что сбудется со мною впереди.
XIV
Я в сумерках нашел коняНа площади базарной.Скакун в отличье от меняНа верность сдал экзамен.— Прости хозяина, гнедой,Что пропадал он долго. —Вздохнул я, потрепав рукойЖивотное за холку.Поводья кое-как держа,Пешком побрел в аул я,В то время, как моя душаК Ахваху повернула.Поэтому мой путь впотьмахТянулся бесконечно…А возле дома глянул… Вах!В руке — одна уздечка.Но где же конь?..Искать егоСредь ночи мало толку,Уж хорошо, что самогоНе растерзали волки.Уздечку спрятав на груди,Я рухнул, как убитый,В постель…Покуда бригадир