Он мрак разрывает, Как взрыв, на куски, Велит нам, оставшимся, Жить по-людски. Чтоб прочь откололось Все злое как есть, Он славит, тот голос, И смелость, и честь. Тот колокол правде Сулит торжество, И все колокольчики — Дети его… Один из них — вестник Находок и бед. Товарищ, ровесник — Повел меня вслед. Я помню веселый, Заливистый звон. В аульскую школу Позвал меня он. И новые страны, И край мой родной, Моря, океаны Явил предо мной. Зовет он куда-то, Как встарь, и теперь — Успехов глашатай, Свидетель потерь. И с ним, как бывало, Сливаясь душой, Я — колокол малый — Бью нынче в большой. В тот самый, что здесь, В Хиросиме, стоит — Из горя людского И гнева отлит… Разносится далеко мерный звон, У всех живущих память пробуждая. И я в тот страшный день перенесен, Когда явилась миру воля зля… Я вижу, вижу как по небу мчится Неотвратимая «Энола Гей»… Какой безумец смертоносной птице Дал имя матери своей?! Летит она, проклятая «Энола»… Часов еще не оборвался ход. Щебечут дети, собираясь в школу, Никто еще не знает, что их ждет… Когда б вмешаться в это нам бы, мне бы!.. Но нет! И стонет колокола медь, И тщетно журавля пускает в небо Японочка, пред тем как умереть!.. Гремит о стенки колокола молот, Как будто медь пытаясь расколоть… И душу жуткий сковывает холод. Я вижу: тени обретают плоть. Они летят толпой неисчислимой. Как туча в бурю, этот сонм летит. И здесь не только жертвы Хиросимы — Все, все, кто был казнен, кто был убит. Я вижу, как шатаются надгробья В полях Европы, в Азии моей. Встают все те, кто был расстрелян в злобе, Кто был затравлен псами палачей.
