Вот мельница. И до аулаОтсюда рукою подать.Девчушку валила усталость.И, маленький сжав кулачок,В дом крайний она постучаласьНа тихий его огонек.И Вере Васильевне былоНе до расспросов. ОнаВмиг на руки Асю схватила,Сама от тревоги бледна.Раздела, умыла и ножкуЗабинтовала, как мать.Намазала маслом лепешкуИ подала чаю в кровать.Отзывчивой и сердобольнойСлыла эта женщина. ЕйОбязан я грамотой школьной,Как сотни аварских детей,Она проводник в своем роде,Который в горах и сейчасДетей наших в люди выводит,Как вывела в люди и нас.Мой мир становился все шире.Волшебной шагал я тропой.Мне слышалась исповедь Мцыри,Полтавский мне виделся бой.И чувствовал снова и сноваСебя я, как мальчик в седле,Когда, раскрывая Толстого,Читал о родном Шамиле.И, может быть, жребий поэтаПринять я от неба не смог,Когда бы не женщина эта,Чье сердце — живой огонек.Прости отступленье, читатель,Писать по-другому — невмочь,Но прав ты спросить меня: «Кстати,А после что было в ту ночь?»Что было? Девчонка уснула.И вихрем в ночной тишинеАли проскакал вдоль аулаНа белом от пены коне.* * *Вослед уходящим морозам,С весенним приходом теплаСтроительства первых колхозовВ аулы година пришла.В горкомах кипела работа,Но перед посланцами ихПорой закрывали ворота,Спускали овчарок цепных.Свиваясь в змеиные кольца,Ложь делала дело свое.И за полночь труп комсомольцаШвыряло в Койсу кулачье.И, перед колхозами в страхе,Во мраке полуночном вновьОвчарни багрились, что плахи,Скот падал и булькала кровь.За крепкой спиною дувалаВ дрова превращалась арба.И мутные капли усталоСтирал аульчанин со лба.