На каждом мужчине папаха. Доступно здесь чудо вполне: Смотри-ка, вот агент соцстраха На вздыбленном снялся коне… Фотограф, хоть я и потрафил В стихах тебе, глянь-ка вокруг: Жизнь ярче любых фотографий, Пойми меня правильно, друг. А день разгорался погожий… Перо мое, к делу быстрей! Фотографа звали Сережей. Вот Асю увидел Сергей. Он, галстук поправив зачем-то, Сказал: «Заходите. Прошу». «Две карточки мне. К документам». «Для вас что хотите. Прошу». И вот ты застыла на стуле, Назад отступил он на миг. «Головку слегка перегнули. Вот так. Улыбнитесь! Вот так!» Побыв под накидкою черной Согнувшимся, как старичок: «Снимаю!» — сказал и проворно Сиял желтый с трубы колпачок… Увидел я снимки назавтра И был огорчен как поэт. Нет, это не Ася. Неправда! Вот я нарисую портрет. Взгляните: на этом портрете, Как день, ее щеки белы, Алей, чем восток на рассвете, И, будто бы вечер, смуглы. А брови — летящие птицы. Такие встречал я порой У женщин в казачьих станицах И в селах над быстрой Курой. Как мне, вам нисколько не странно, И вы не смеетесь в усы, Что родинку дочь Индостана Рисует на лбу для красы. Здесь должен я без промедленья Сказать, что, темней, чем агат, На левой щеке от рожденья Есть родинка у Асият. А стан ее тонок, как будто У стройных черкесских невест. А косы такие, что трудно В один описать их присест. Когда я на Асины косы Гляжу, то, поверьте, друзья, Мне кажется, будто с утеса Два черных сбегают ручья. Их утром, бывало, в ауле Она расплетет у окна, И словно полночного тюля Окно заслоняет волна. Всю жизнь бы, до смерти хотелось Мне петь о глазах Асият. В них робость, и нежность, и смелость. Сражает сердца ее взгляд. С днем каждым в горах хорошея, Красавицей стала она. И грудь, и улыбка, и шея Достойны, клянусь, полотна. О бедный фотограф, как многим, Тебе не везет по сей день!
