Люди и тени

В боях невозместимые потери
Несут осиротелые войска.

И повеленьем грозного владыки —
Как под метелку до одной души,
Чеченцы выселяются, калмыки,
Балкарцы, карачаи, ингуши.

Бросают на тюремные полати
Мужей ученых,
                      к торжеству ослов.
Вавилов умирает в каземате.
И Туполев сидит. И Королев.

Еще года расплаты будут долги
И обернутся множеством невежд,
И горьким отступлением до Волги,
И отдаленьем брезжущих надежд.

Везут, везут.
                  Хоть произвол неистов,
А страх людские затыкает рты,
Советский строй мой, невиновен ты,
И в нас не уничтожить коммунистов,
Признания высокого черты.

За проволокой лагерная зона,
Прожекторов насторожился свет.
Пускай товарищ Постышев законно
Здесь соберет Центральный Комитет.

И наши руки,
                    обернувшись бором,
Взлетят до неба огражденных мест.
Все по уставу. Полномочный кворум,
И впереди еще двадцатый съезд!

* * *

О, вера в тюрьмы заключенных
И сосланных на край страны!
Еще немало заключенных
Ему — Иосифу — верны.

Не избежавшие посадок
В душе надеются:
                          «Вот-вот
Узнает Сталин и порядок
В НКВД он наведет».

И долгожданная свобода —
Мы говорим об этом тут —
Нас встретит радостно у входа.
«И братья меч вам отдадут».

Живет нелепо, как химера,
Как неразумное дитя,
Почти языческая вера
В непогрешимого вождя.

И коммунист у стенки станет
И закричит не для газет:
— Да здравствует товарищ Сталин!
И грянет залп ему в ответ.

Потом ни холмика, ни вехи,
И место выровнят само…
Перед расстрелом пишет Эйхе
На имя Сталина письмо.

Когда умелец дел заплечных
В больной впивался позвонок,
Он, человек,
                    нечеловечных
Мучений вынести не смог.

И, головы густую проседь
Склонив над пузырьком чернил,
У Сталина прощенья просит,
Что сам себя оговорил.

Был следователь только пешкой,
Но Эйхе это не учел.