К игровому театру. Лирический трактат

И визг тормозящего гнева

Уже ничего не менял.

И, хлопнувши дверцей ролс-ройса,

Мак-Бет побежал по шоссе —

Там жертва пустого геройства

Лежала

в нездешней

красе.

В крови, еще теплой и липкой, Лежал он как будто живой... С кривой, невеселой улыбкой Мак-Бет покачал головой, Ногою постукал по шине Лихого коня своего И мысль отогнал о машине, Что так же

раздавит его.

И снова лететь автострадам Дорожные знаки велят.

На заднем сидении рядом

Три ведьмы

незримо

сидят.

5.Баллада о том, как играли супруги: кто будет цветком, а кто будет змеей

Шотландская дама с геройским супругом Засели вдвоем за игру вечерком — Досугом они состязались друг с другом: Кто будет змеей, а кто будет цветком.

Сказала супругу шотландская дама:

—Мой милый, ты будешь змея и цветок,

Гляди, как цветочек, наивно и прямо,

Свиваясь под ним в ядовитый клубок.

Геройский супруг своей даме ответил:

—Моя дорогая, май дйа, май лав,

Для вас совершить все готов я на свете, Но буду наивным, коль буду я прав.

Ползли мимо замка густые туманы, Висела над замком злодейства звезда, И ухали совы. И каркали враны. И кто-то кричал: невермор! никогда!

Мадам, прикурив от свечи папироску, Вот так пояснила идею свою: Май диа, май лав, я затрахаюсь в доску, Но будешь ты первым в шотландском краю.

Не хочешь — не надо. Я стану змеею, А ты оставайся цветком чистоты... Плыла немота над притихшей землею, И счастье с бедою сходились на ты.

Супруг ей ответил: — Зачем нам корона? Мы любим друг друга, — нам власть ни к чему. Он к ней наклонился, как юный влюбленный. Она удивленно прижалась к нему.

И были супруги к чему-то готовы, Погасшим костром дотлевал разговор, И каркали враны, и ухали совы, И кто-то кричал: никогда! невермор!

Примечания к балладам:

К балладе №1. Данная баллада, как и четыре остальных, является образным и эмоциональным комментарием к сцене в целом или к отдельным ее эпизодам. Первая из пяти баллад посвящена месту действия. Ее предназначение — передать читателю (или репетирующему актеру) атмосферу замка Инвернес: а) как бытового, 'реального' локуса и б) как 'места творчества', то есть репетиционного помещения, в котором предстоит развернуться актерской импровизации.

Почему для комментирования избрана одежда баллады? Потому что стихотворная форма, сама ритмика и музыка стиха позволяют и помогают обнаружить структурные элементы сцены — точно так же, как и предыдущие 'схемы' (рисунки, чертежи, диаграммы и проч. графические средства анализа — см. параграф 29).

К балладе №2. Здесь предпринята попытка частичного истолкования образа героини шекспировской трагедии: а) трактовка характера и исследование пружин ее поведения в начале пьесы и б) вскрытие 'подтекстовой ситуации' как гадания, заклинания, магического воздействия; такой анализ снимает проблему произнесения ее монологов (кому и как адресованы оба ее монолога?) и мотивирует, оправдывает условность и патетику пятистопного ямба ритуальными нормами. Обе условности при таком 'подтексте' обретают естественность.

К балладе №3. Функциональный смысл данной баллады заключается в укрупнении и выделении эпизодического персонажа. Слуга, человек — точка выводится балладой на крупный план. 'Крупный план' в театре — это не только физическое увеличение, не только пространственное выдвижение лица или предмета на авансцену (даже в гущу зрителей), но и усиление, интенсификация образных видений, усложнение предлагаемых обстоятельств вокруг персонажа, выпячивание малейших деталей его эмоционального реестра. Пять баллад — это пять укрупненных планов, выдвигающих вперед тот или иной эпизод 5 сцены.

К балладе №4. Изображенное здесь происшествие несомненно является 'предысторией' вхождения героя в пятую сцену. Но это не все. Поднимается и решается проблема сценического времени.

Попадающиеся в этой балладе анахронизмы обусловлены отнюдь не причудами стихотворства, а продуманной и выношенной концепцией единства художественного времени. В этом едином времени мы, люди XX века, как бы сосуществуем с Шекспиром, жившим на рубеже XVI и XVII веков, и с его героями, жившими еще раньше: когда я читаю 'Макбета' (или когда вы смотрите его в театре), персонажи пьесы и их автор воздействуют на нас. Они говорят с нами, раскрывая нам свои заветные мысли в монологах и апартах. Они воспитывают и учат нас жить на примере своих удачных и неудачных поступков. Они обогащают и расширяют нашу душу, передавая через века и страны свой опыт переживаний и размышлений. Но если они могут воздействовать на нас (а это, по-моему, не вызывает особых сомнений), то почему мы не можем воздействовать на них? Общение наше, таким образом, становится полным, то есть обоюдосторонним и безграничным. В процессе нашего общения перемешивается и антураж наших жизней: одежда, манеры, лексика, быт, средства передвижения и т. д. и т. п. Они видят и осваивают прелести нашей жизни, мы привыкаем к их 'комфорту' и к их 'модус вивенди'.

Отсюда и анахронизмы, которые корректнее было бы называть сознательным разрушением временных границ и барьеров.

К балладе №5. Помимо неожиданного настроения, предлагаемого для окраски заключительного диалога супругов Макбет, в данной балладе исследуется очень важный и любопытный феномен расхождения между внешним и внутренним обликом героев, между их 'имиджем' и их сущностью. Молва о человеке почти никогда не совпадает со скрытым, запрятанным от посторонних глаз внутренним человеком. Нежный и трогательный Макбет, непривычно мягкая и слабая Леди — его жена — это не лежит на поверхности, это — в глубине. Но это все время подразумевается у нашего великого драматурга. В XVI—XVII веках это было уникальной особенностью Шекспира, в наше время этим даром постигать и изображать тайную положительность отрицательного героя наделены многие выдающиеся писатели, связанные со сценой или с экраном: в первую очередь В. М. Шукшин (Егор Прокудин в 'Калине красной'), Александр Вампилов (Зилов из 'Утиной охоты') и неизбывная Леди Макбет нашей драматургии —Людмила Петрушевская.

В словах и на поверхности — один человек, в глубине и наедине — другой. Где истина, судить не нам.

Наст, глава не была М. М. Буткевичем закончена, так же, как не была написана в окончательном виде часть вторая. См. об этом в послесловии 'Об авторе этой книги' (Прим. ред.)

'...поэзия... с потрясающей независимостью водворяется на новом, внепространственном поле действия, не столько рассказывая, сколько разыгрывая природу при помощи орудийных средств, в