воспоминания, стереть начисто. И теперь он стоял передо мной – мой излюбленный кошмар, ставший явью.
– Как, никаких криков ужаса? И дыхание не перехватило от страха? Ты меня разочаровываешь, истребительница. Как тебе любоваться своей работой?
Я только и могла сказать приглушенным голосом:
– Я считала, что ты мертв.
– Теперь ты знаешь, что это не так. И я теперь тоже знаю, что ты жива. Как интересно!
Он улыбнулся, и мышцы его обгорелой щеки сдвинули улыбку на сторону, превратив ее в гримасу. Даже вампиры не все раны могут залечить.
– Вечность, истребительница. Вечность в таком виде.
– Чего ты хочешь?
– Будь смелей, девочка, будь так смела, как тебе хочется. Я же чувствую твой страх. А хочу я увидеть шрамы, которые я тебе оставил, видеть, что ты меня помнишь, как я помню тебя.
– Я тебя помню.
– Шрамы, девочка. Покажи мне шрамы.
– Если я тебе их покажу, что потом?
– Потом ты пойдешь домой или куда ты там хочешь. Госпожа дала письменный приказ, чтобы тебя не трогали, пока ты не сделаешь для нас работу.
– А потом?
Он улыбнулся, блеснув широкой полосой зубов.
– А потом я тебя выслежу и отплачу тебе за это. – Он коснулся своего лица. – Давай, девочка, не стесняйся. Я все это уже видел. Я пробовал вкус твоей крови. Покажи мне шрамы, и этому мускулистому не придется умирать, доказывая, как он силен.
Я посмотрела на Винтера. Огромные кулаки были скрещены на груди, спина вибрировала. Он был готов к бою. Вампир был прав: Винтер попытается драться, хоть эта попытка будет стоить ему жизни. Я закатила порванный рукав. На сгибе руки красовался бруствер рубцовой ткани, от него ручейками разбегались шрамы, пересекаясь и расходясь снова. Единственным чистым местом на руке был крестообразный шрам от ожога.
– Я думал, что тебе никогда не придется пользоваться этой рукой, учитывая, как я ее порвал.
– Физиотерапия в наше время чудеса творит.
– Нет такой физиотерапии, что могла бы мне помочь.
– Нет, – согласилась я.
У меня на блузке не было верхней пуговицы. Еще одна – и я стянула блузку, обнажая ключицу. Ее бороздили гряды рубцов. В купальнике это действительно красивое зрелище. Глаз не оторвешь.
– Отлично, – сказал вампир. – От тебя пахнет холодным потом, когда ты обо мне думаешь, деточка. Надеюсь, я в твоих снах так же тебя мучил, как ты меня – в моих.
– Есть разница, и ты ее знаешь.
– Какая?
– Ты пытался меня убить. Я защищалась.
– А зачем ты пришла в наш дом? Пронзать наши сердца кольями. Ты пришла нас убивать. Мы за тобой не охотились.
– Но вы убили двадцать три человека. Это много. Вас надо было остановить.
– А кто тебя назначил Господом Богом? Кто тебе дал право нас казнить?
Я набрала побольше воздуху. Дыхание ровное, без дрожи. Очко мне в плюс.
– Полиция.
– Ба! – Он сплюнул на пол. Очень хорошие манеры. – Ладно, девушка, работай. Ты найди убийцу, а потом мы это дело закончим.
– Я могу идти?
– Разумеется. Сегодня ты в безопасности, ибо таков приказ госпожи, но это переменится.
– В боковую дверь, – сказал Захария. Он шел чуть ли не задом наперед и не сводил глаз с вампира, пока мы шли к двери. Винтер остался сзади, прикрывая нам спину. Кретин.
Захария открыл дверь. Ночь была жаркая и душная. Летний ветер ударил мне в лицо, горячий, и влажный, и прекрасный.
– Запомни имя Валентина, – окликнул меня вампир, – потому что ты еще обо мне услышишь.
Мы с Захарией вышли. Дверь клацнула, закрываясь за нами. Ручки на ней не было, открыть ее было никак нельзя. Билет в один конец – на выход. Выход. Это слово мне нравилось.
Мы пошли по тротуару.
– У тебя есть пистолет с серебряными пулями? – спросил он.
– Есть.
– Я бы на твоем месте стал его носить с собой.
– Серебряные пули его не убьют.
– Нет, но замедлят его скорость.
– Это да.
Несколько минут мы шли в молчании. Теплая летняя ночь скользила мимо, перекладывая нас в любопытных липких руках.
– На самом деле мне бы нужно ружье.
Он посмотрел на меня:
– Ты собираешься все время носить с собой ружье?
– Обрез. Он отлично засовывается под плащ.
– В миссурийскую жару ты просто расплавишься. Почему тогда не пулемет или огнемет, если на то пошло?
– У пулемета слишком большое рассеивание. Можно зацепить посторонних. Огнемет слишком громоздкий, да и работает грязно.
Он остановил меня, положив мне руку на плечо.
– Тебе случалось использовать огнемет против вампиров?
– Нет, но я видела, как это делается.
– Ну и ну. – Минуту он пялился в пространство, потом спросил: – И работает?
– На раз. Только грязно работает. И он тогда спалил весь дом. Я считаю, что это крайность.
– Это уж точно. – Он пошел дальше. – Наверное, ты ненавидишь вампиров.
– У меня нет к ним ненависти.
– Зачем ты тогда их убиваешь?
– Потому что это моя работа и я умею ее делать.
Мы свернули за угол, и уже была видна стоянка, где я оставила машину. Кажется, это было много дней назад, хотя часы показывали, что это было недавно. Похоже на перелет из одного часового пояса в другой, когда не можешь врубиться во время, только сменяли друг друга не часовые пояса, а события. Столько травматических событий могут сбить чувство времени.
– Я твой дневной связник. Если что-то понадобится передать или попросить, вот мой телефон.
Он сунул мне в руку пачку спичек. Я посмотрела – на ней было кровавыми буквами на угольном фоне написано: «Цирк Проклятых». Я сунула пачку в карман.
Пистолет так и лежал в багажнике. Я вложила его в наплечную кобуру, оставив без внимания, что она не будет прикрыта курткой. Пистолет, выставленный на обозрение, привлекает внимание, но люди тогда, как правило, к тебе не пристают. Чаще всего они бегут, уступая тебе дорогу. Это очень удобно, когда за кем- нибудь гонишься.
Захария молчал, пока я не стала садиться в машину. Тогда он наклонился над открытой дверцей и сказал:
– Это не может быть просто работа, Анита. Здесь должна быть причина посерьезнее.
Я опустила глаза в колени и включила мотор. Потом посмотрела в бледно-голубые глаза.
– Я их боюсь. И это очень по-человечески – пытаться уничтожить то, что нас пугает.
– Люди живут, стараясь избегать того, что их пугает. А ты за этим гоняешься. Это сумасшествие.
