всадника на крылатом коне, поражавшего копьем чудовище с двумя головами и хвостом змеи.
Лейк говорил мне, что, по его мнению, Годар может и не знать, что располагает изваянием именно Беллерофонта, однако, посмотрев на эту коллекцию, я усомнилась в подобном предположении. Решающим аргументом явилась небольшая витрина в глубине комнаты, где располагался один только предмет — чернофигурная гидрия, великолепно расписанный керамический сосуд для воды. Она была меньше прочих, дюймов пятнадцати в высоту, округлое тулово сужалось, переходя в стройное горло, опять расширявшееся к венцу; у нее было три ручки — две по бокам, чтобы нести, и третья, чтобы наливать.
Почти все горло и венец были покрыты различными узорами, завитками и так далее, а на тулове был изображен всадник на крылатом коне, сражающийся с чудовищем — отчасти львом, отчасти козой и змеею. Итак, Годар собирал изображения Беллерофонта и химеры.
— Простите, что заставил вас ждать, — произнес Годар, маневрируя на своем инвалидном кресле между витрин. — Ну, как, что-нибудь вас заинтересовало?
Теперь он казался другим, хотя я и не могла сказать почему.
— Превосходные вещи, — сказала я. — А вы не могли бы сказать, что именно намереваетесь продавать?
— Я не имею такого намерения, — возразил Годар.
— Тогда я, быть может, понапрасну трачу ваше и свое время?
— Я хочу сказать, что не имею желания что-либо продавать, — сказал Годар. — Но это еще не значит, что ничего не продам. Вне сомнения, вы заметили мои несколько стесненные обстоятельства. Большая часть мебели и картин уже продана. Ничего больше у меня нет. Посмотрите. Если вам что-нибудь понравится и окажется, что я готов расстаться с этой вещью, мы с вами можем заключить сделку.
Итак, уже нечто, однако осторожность заставила меня не идти сразу к Беллерофонту. Вместо этого я задержалась возле гидрии с химерой.
— Конечно, это особая вещь, — заметила я.
— Она не продается, — сказал он.
— А как насчет этой? — Я указала на бронзовое зеркало.
— Оно тоже не для продажи.
Ответы не вселяли особых надежд, но я не могла вернуться к Лейку с пустыми руками и сказать, что он не может получить нужную ему вещь, и поэтому мне оставалось только продвигаться дальше.
— Я, конечно же, понимаю ваши чувства в отношении этих предметов, — попыталась я добиться расположения этого человека. — Коллекция, безусловно, отменная, и расстаться с частью ее, конечно, трудно. А каким образом она вам досталась?
Тонкий вопрос. Происхождение древности вещь действительно важная, здесь существенно знать, что предметы были приобретены законным путем или достаточно давно и у вас не возникнет сложностей с разного рода властями.
Сперва он как будто бы не хотел отвечать, но потом произнес:
— Большую часть коллекции собрал мой отец. Он проводил летнее время в Италии, в Тоскане, и познакомился там с людьми, которые помогли ему собрать эти предметы. Скорее всего, это были
— Расхитители гробниц, — повторила я.
— Именно. В любом случае, каким бы образом эти вещи к нему не попали, это было давным-давно, и все теперь забыто. Кстати, два или три года назад, еще при жизни отца, у нас побывал эксперт. Он сделал подробные фото и все такое. В случае каких-либо проблем он бы сказал нам. Кроме того, отец занимался собирательством, приобретал вещи на аукционах и так далее. Все квитанции у меня есть.
— А вы сами?
— Нет, я только продаю, — ответил он.
К этому времени я уже добралась до коня. Достав крошечный фонарик из сумочки, я принялась рассматривать изваяние под внимательным взглядом Годара. Оно было, конечно, бронзовым и нужного размера. Я осмотрела передние ноги, а потом задние. На одной из задних лап были начертаны этрусские буквы.
— «Тинсквил», — побормотала я вслух. Как на Химере из Ареццо. Ее я осмотрела достаточно тщательно и даже попыталась скопировать надпись на лапе Химеры.
— Что вы сказали?
Годар повернулся ко мне.
— Тинсквил, — повторила я. — Посвящено Тинии или Зевсу, не так ли?
— Вы умеете читать по-этрусски? — спросил он.
Вот насколько я зашла, подталкиваемая перспективой получить с Лейка очаровательную сумму, и убедить Годара продать статую: я не солгала. Я просто ничего не сказала. Или, точнее, пробормотала нечто способное сойти за знак согласия, звучавшее примерно так, — «гм-м-м».
Он поглядел на меня какое-то мгновение, а потом указал на довольно странного вида предмет, покоившийся в одной из витрин.
— А вы знаете, что это такое?
К собственному удивлению, я знала. В нескольких просмотренных мной книгах об этрусках были изображения подобных предметов, и их странный вид заставил меня уделить им внимание.
— Бронзовая модель печени овцы, не так ли? — спросила я. — Этрусские гаруспики, или гадатели, пользовались ими для предсказания будущего.
— Правильно, — сказал он. — Небо вокруг нас можно разделить на шестнадцать частей, им соответствуют пятьдесят два имени божеств.
Открыв витрину, Годар извлек из нее предмет и принялся поглаживать его.
— Люди смеются над гаданиями, — заметил он. — А не следовало бы. Римляне верили в гадания. Они ничего не оставляли на волю случая. Ничего. Перед каждым сражением, перед каждым важным решением они призывали этрусских гаруспиков. Они знали.
— И успех не оставлял Рим, — проговорила я.
— Именно так, — согласился Годар, не заметив нотку сарказма в моем голосе. Он вернул бронзовую печень в витрину.
— А вы случайно не состоите в
Ответ на этот вопрос нельзя было сжульничать, но я тем не менее не была полностью откровенна.
— Нет, увы, нет.
Я решила, что он имеет в виду какую-то академическую организацию, может быть, археологическое общество.
— Но вы, конечно же, слыхали о нем. Гидрия с химерой.
— Гм-м-м, — проговорила я еще раз.
— Не знаю, допускаются ли в него женщины, однако подобное старомодно даже по итальянским стандартам, и, если хорошенько подумать, сами этруски не стали бы настаивать на соблюдении подобного правила. Это греки не позволяли женщинам присутствовать на своих симпозиях,[8] но этруски придерживались противоположных взглядов. Вы хотите, чтобы я назвал ваше имя? Вы читаете по-этрусски и, безусловно, разбираетесь в этрусских древностях. За считанные минуты вы обратили внимание на все лучшее, что есть в этой комнате. Конечно, мне еще рано, учитывая, что я провел в членах всего несколько месяцев, но как знать. Я отдал бы все, чтобы посетить собрание, однако я несколько ограничен в своих возможностях. — Он указал на аккуратно укрытые одеялом ноги.
— Какая жалость, — проговорила я в отношении того, что произошло с его ногами, однако он воспринял мои слова совершенно иначе.
— Действительно, жаль. Я так долго дожидался возможности стать членом. Мой отец умер пару лет назад. Кстати, я — Цисра.
— А как обстоят ваши дела, — спросила я.
— Неважно, как видите, — ответил он. — У меня есть две недели на то, чтобы раздобыть деньги и устроить поездку туда. Если бы у меня была какая-то помощь и, быть может, фургон с ручным управлением, я мог бы осилить дорогу. Надеюсь на это.
