— Жаль вашего отца, — заметила я.
— Да, — согласился он. — Оставил меня в финансовом тупике, как видите. Однако я получил право стать Цисра. Это происходит не автоматически, знаете ли.
— Как это?
Разговор приобретал совершенно непонятное мне направление, и мне нужно было вернуть его в прежнее русло — к продаже Беллерофонта.
— Все дело в имени. Оно не является наследственным. Чтобы ты получил имя, кто-то должен умереть. Число членов
— Велатри? — переспросила я.
— Ну, вы знаете, — ответил он. — Велатри. Вольтерра. Удивительно, что вы не знаете его этрусского имени.
Вольтерру — город на северо-западе Тосканы — я знала. Прежде он был этрусским, если я правильно помнила. Впрочем, насколько я помнила, город никуда не делся.
— Ах, да, — сказала я. — Ну, конечно же, простите.
— Джанпьеро Понте, — сказал Годар так, как если бы я действительно проявила тупость. — Конечно же, вы слышали о его смерти. Сообщение было во всех газетах.
— Вы про того бизнесмена, который где-то упал с утеса?
— Вольтерра! — сказал он. — О нем я и говорю. Место Велатри теперь свободно, и вы можете его получить.
— О, — только и удалось выговорить мне.
— Я мог бы обратиться к печени, чтобы проверить, есть ли у вас шансы на это. После того как это со мной случилось, — он вновь указал на ноги. — Я изучаю овечью печень уже четыре года. Думаю, я мог бы уже перейти к настоящей.
Я вспомнила о привязанной снаружи овце и умилительных ягнятках и поежилась. Теперь у меня уже не оставалось сомнений в том, что Годару, как говаривает Клайв, для пикника не хватает нескольких сандвичей. Не то, чтобы ему не хватало ума. Если он прочел всего несколько книг из собственной библиотеки, об этом не могло быть и речи. Тем не менее его отношения с реальностью оказались не слишком-то правильными. Теперь, посмотрев на него повнимательнее, я могла видеть, что зрачки Годара расширены. Наркотики, подумала я, принимает от боли, вполне возможной в его обстоятельствах, или времяпровождения ради.
— Кстати, вы не пробовали обращаться к медиуму? Я попробовал таким образом поговорить с родителями и дедом, но у меня ничего не вышло. Тем не менее сама идея мне нравится. Во всяком случае, пока речь идет обо мне, — продолжил он. — Все знаки положительны. Возможно, именно поэтому вы и здесь. Да, почти наверняка. Знаки говорят, что кто-то поможет мне добраться до Вельсна… ну, знаете, до Вольсинии. Наверно, вы пользуетесь римскими именами. Они сообщили мне о вашем появлении. Конечно, это должен быть человек, читающий по-этрусски. Я не стану продавать никому, кроме вас. Это должны быть вы. Я строю свою гробницу. Не хотите ли взглянуть?
— Конечно, — сказала я, подумав, о Боже.
— Пойдемте, — сказал он, указывая мне на свой кабинет.
— Меня интересует конь, — произнесла я, решив придерживаться течения разговора, насколько причудливым он бы не оказался.
— Вы имеете ввиду Беллерофонта?
— Да, Беллерофонта.
Причин лукавить более не оставалось.
— Вы еще не продали его Леклерку?
— Кому?
— Пьеру Леклерку. Он был у вас днем. Модный костюм, запонки и все такое.
— Запонки! — согласился он. — Действительно. Просто фантастика! Интересно, где он их раздобыл. Только имя звучит как-то не так? Леклерк? А впрочем, что-то похожее. Ле и так далее. А не Ле Конт ли? Но неважно. Разве он интересовался им? Не помню. Я не продавал ему ничего. Он мне не нравится. Не сомневаюсь — он не тот.
Наклонившись вперед, он откинул в сторону край ковра, открыв спрятанный люк.
— А теперь готовьтесь — удивляйтесь, ужасайтесь, поражайтесь.
Я заглянула в угольную тьму под собой.
— Не думаю, чтобы мне хотелось…
— Ну что вы, не зачем стесняться, — проговорил он. — Минутку. Я спущусь первым.
Годар отъехал на кресле назад и схватился за веревку, перекинутую через прикрепленный к стене блок, подтянул себя с коляской к краю, перебрался в специальную упряжь и спустился вниз.
— Спускайтесь, — предложил он. — По лестнице. О Беллерофонте поговорим здесь внизу. Кстати, прихватите сюда ваш фонарик. Должно быть, лампа перегорела.
И на что только не приходится идти, подумала я, ради блага клиента. Без особой охоты я стала спускаться вниз. Оказавшись на полу, я повела по сторонам фонариком и охнула, увидев перед собой точное подобие Годара.
— Как в сказке, правда? — спросил он.
— Как в сказке, — согласилась я, переводя дух. В известном смысле он был действительно прав. Я оказалась в комнатке примерно в двадцать футов длиной и десять шириной. По обе стороны от меня располагались каменные скамьи, впереди изгибалась арка. Потолок был расписан красными, зелеными и кремовыми квадратами. Стены помещения за аркой украшало изображение пиршества — так мне показалось. Похожий на Годара мужчина в красной тоге возлежал на ложе, а несколько женщин служили ему, держа в руках кувшины и блюда с фруктами. Кроме Годара, здесь присутствовали другие мужчины — всего двенадцать, я сосчитала — также лежавшие на кушетках, им также прислуживали женщины. Сбоку от них на стене была изображена дверь.
Фоном служил сам шато — я сразу узнала его — окруженный полями, на которых паслись крохотные ягнята. За ним простирался лес, в котором охотились другие мужчины, вооруженные луками и стрелами. Один из них играл на каком-то струнном инструменте. Доминировали в изображении красные цвета, однако луч моего фонарика высветил в темноте извивавшиеся по всей картине виноградные лозы, синих, белых и зеленых птиц, летавших среди деревьев и вокруг людей. Над аркой друг на друга взирали два обнаживших клыки леопарда.
Справа от меня на стене внешнего помещения, в котором я находилась, были изображены трое людей, сидевших в креслах, глядя прямо перед собой. Перспективу нельзя было назвать реальной, однако лица выглядели очень правдоподобно.
— Мои отец и мать, — пояснил Годар, проследив направление моего взгляда, — и с ними мой дед. Вам нравится?
— Это… необычайно, — согласилась я.
— А разве нет? Сделано по подобию этрусских подземных гробниц, какие, например, найдены в Тарквиниях. Фрески, конечно, современные, однако я попытался придать им подлинный облик.
— Вы сами нарисовали все это?
— Конечно, — ответил он. — Моя собственная идея.
— Но ведь это гробница! — воскликнула я.
— А почему, собственно, нет? Я долго не протяну. И она помогает мне скрашивать последние часы жизни. Я начал работу, когда еще мог стоять, но как видите, — он указал на голую стену, — мне нужна помощь. Кстати, а вы не умеете рисовать?
— Я не наделена абсолютно никакими талантами, — призналась я, должно быть, впервые произнося правдивую фразу со времени своего появления здесь.
— Жаль, — проговорил он. — Я поднимусь первым, а вы — если это не затруднит вас — привяжите к креслу веревку, когда я спущу ее вниз.
— Теперь о Беллерофонте, — сказала я, выбравшись из подвала.
— Я не могу продать его вам, — сказал он. — Я понимаю, что должен это сделать, но не могу. Только
