– Говорю правду, – ответил Кураг. – Раз я не могу лечь с Мерри, я лучше не буду соблюдать союз.
Перекошенное многоглазое лицо стало вдруг серьезным, даже разумным. Я впервые поняла, что Кураг и не такой глупец, как притворяется, и не управляется собственными железами, как пытается показать. В этих желтых глазах на миг засветилась острая проницательность, и взгляд их был так не похож на тот, что был секунду назад, что я даже отшатнулась, будто он пытался меня ударить. Потому что под этим серьезным видом было еще кое-что. Страх.
Что же творится при Дворах, если Кураг, царь гоблинов, боится?
– Если ты не соблюдешь союза, – сказал Холод, – то весь Двор будет знать, что ты – бесчестный трус. Твоему слову больше не поверит никто и никогда.
Кураг оглядел собравшихся. Некоторые ушли вслед за королевой ярким цветным шлейфом лизоблюдов, но многие и остались. Смотреть. Слушать. Шпионить?
Царь гоблинов медленно обвел глазами круг лиц, потом вернулся ко мне.
– Я воззвал к плоти. Объедини плоть с одним из моих гоблинов, неженатых гоблинов, и я почту союз крови.
Гален встал рядом со мной.
– Мерри – принцесса сидхе, вторая в очереди к трону. Принцессы сидхе не спят с гоблинами.
В его голосе слышался жар, гнев.
Я тронула его за плечо:
– Гален, все в порядке.
Он обернулся:
– Как это – все в порядке? Как он посмел выдвинуть такое требование?
Среди собравшихся сидхе прошел тихий злобный рокот. Кучка гоблинов, которым позволено было сопровождать царя в наш холм, сгрудилась у него за спиной.
Дойл у меня за спиной наклонился ко мне и шепнул:
– Это может плохо кончиться.
Я оглянулась на него:
– Так что же мне делать?
– Быть принцессой и будущей королевой, – ответил он.
Гален это услышал и повернулся к Дойлу:
– К чему ты ее склоняешь?
– К тому же, что делает она с нами по просьбе королевы Андаис, – ответил он и посмотрел на меня. – Я бы не стал просить, если бы жертва не стоила цели.
– Нет! – воскликнул Гален.
Тогда Дойл повернулся к нему:
– Что тебе дороже – ее добродетель или ее жизнь?
Гален глядел на него злобно, и почти видна была происходившая в нем внутренняя борьба.
– Жизнь, – сказал он наконец, даже не сказал, а будто выплюнул горечь.
Если я получу в союзники гоблинов, а Кел сможет как-то меня убить, то у него будет кровная вражда с Курагом и его двором. Такая перспектива заставит Кела задуматься, да и кого угодно заставит. Мне нужен этот союз.
– Плоть одного из твоих гоблинов в моем теле – я согласна.
Кураг осклабился:
– Его плоть в твоем милом теле. Да будет твоя плоть и его плоть одно, и народ гоблинов станет твоим союзником.
– Чью плоть должна я разделить? – спросила я.
Кураг задумался. Глаз на плече расширился, две тоненькие ручки на боку задергались, показывая.
Кураг повернулся к кругу гоблинов и стал обходить его, следуя указаниям ручек своего близнеца. Я не видела, около кого он в конце концов остановился. Он пошел обратно вдоль тесной кучки гоблинов, и лишь когда этот гоблиненок высунулся у Курага из-за спины, я его увидела.
Он был всего четыре фута ростом, с бледной кожей, блестевшей перламутром. Узнавать на вид кожу сидхе я умею. Волосы его курчавились над шеей, черные и густые, но обрезанные выше плеч. Лицо странно треугольное, с большими миндалевидными глазами, синими как сапфир с черной полосой зрачка посередине всей этой синевы. Он был одет только в набедренную повязку с серебристой оторочкой, что у гоблинов значило, что обнаженные места имеют какие-то деформации. Гоблины деформаций не прячут, они ими гордятся.
Он подошел ко мне, напоминающий изящную совершенную мужскую статуэтку. Если у него и были деформации, я их не видела. Если не считать роста и глаз, он вполне мог бы быть придворным.
– Это Китто, – сказал Кураг. – Его мать – благородная дама сидхе, изнасилованная во время последней войны с гоблинами.
Отсюда следовал вывод, что Китто почти две тысячи лет. А с виду никак не скажешь.
