—
—
—
Ворота дома Чжана были заперты, но я звонила до тех пор, пока мне не открыли. В дверях стоял Чжан Сяолин с забинтованной головой. Он был явно не рад меня видеть.
— Мы хотим встретиться с Чжаном Энтони, — сказала я. Он не пригласил нас войти. Тогда я просто протиснулась мимо него, за мной Роб, а доктор Се замыкал шествие.
У семьи Чжан был роскошный дом. Прелестные сады, а дома в двух внутренних двориках снаружи выглядели изящно. Хозяева не вызывали чувства жалости. У них были все современные удобства. В комнате, куда нас наконец провели, пожилой мужчина сидел перед телевизором с тридцатиоднодюймовым экраном, держа на коленях корзину.
Вошла служанка с подносом, на котором стояли чашки и лежали засахаренные цветы жасмина. Нам пришлось подождать — похоже, влиятельные и богатые люди любят указывать непрошеным гостям их место, — пока в комнату не вошел мужчина, которому было около шестидесяти. Он был выше среднего роста, хотя все-таки ниже сына, привлекательный — в нем чувствовалась смешанная кровь, — изящно очерченные скулы, красивые глаза. Я не думала, что сумею узнать его, но мне это удалось. Он сидел справа от Майры Тетфорд на торжественном ужине в пекинских апартаментах доктора Се, Майра завела с ним беседу, преследуя сугубо деловые цели, а я располагалась слева и разговаривала с Лю Дэвидом. Я была так близко и даже не подозревала об этом. Конечно, тогда я еще не знала, что именно ищу, к тому же мне, в отличие от Бертона, очень мешало незнание китайского языка. Не помню, но, возможно, меня даже представили тогда этому человеку. Такое ощущение, что это было очень давно.
Я назвала себя.
— Чжан Энтони, мое имя Лара Макклинток. Это доктор Се Цзинхэ из «Се Гомеопатик». Уверена, вы слышали о нем. С нами мой друг, Роб Лучка. Я знакомая вашей сестры Дороти, которая, мне жаль это говорить, умерла.
Говорит ли он по-английски? Я искренне надеялась на это. Первые три года жизни он говорил на этом языке, но потом, скорее всего, нет. Однако его английский был безупречен, говорил он с американским акцентом. В конце концов передо мной был «красный принц», сын одного из ближайших советников Мао, тот, кто был с ним в «Длинном марше». Чжан Энтони получил образование в Гарварде.
— Сейчас меня зовут Чжан И, — сказал он. — Довольно бесцеремонная выходка с вашей стороны, госпожа Макклинток. Я не знаю никакой Дороти. Зачем мне вас слушать?
— Потому что ваш сын пытается меня убить.
Чжан Энтони бросил мимолетный взгляд на Сяолиня, но тот отвел глаза.
— Что ж, продолжайте.
— Спасибо. Поскольку мне неизвестно, насколько осведомлены обо всем находящиеся в этой комнате, я позволю себе резюмировать события. Значительная часть сведений, которыми я собираюсь с вами поделиться, была передана мне Джорджем Мэттьюзом, мужем покойной Дороти, подтвердившим многие из моих догадок.
— Я не знаю этих людей, — повторил Чжан Энтони.
— Дороти, — произнес старик, доставая из корзины сверчка и держа его на ладони. Ему было нелегко это сделать, так как его пальцы были, по-видимому, скрючены от артрита. Однако одного этого слова было достаточно, чтобы понять, что я попала в нужное место.
— Дороти и Энтони Чжан родились в Шанхае в 1940-х годах, она была на три года старше брата. Детей, родившихся после ухода японцев, называли «детьми мира», и именно такими были Дороти и Энтони. Однако в то время мир был относительным понятием, к тому же крайне зыбким. Японцы ушли, но между Гоминьданом и коммунистами по-прежнему шла война. В конце 1940-х годов многие видели в коммунистах спасение, однако не все разделяли это убеждение. После их прихода к власти в 1949 году мать Дороти и Энтони, Вивиан, решила, что с нее довольно войны, а возможно, и присутствия мужа, которого она крайне редко видела, а Дороти была уверена, что он плохой отец.
Когда я это сказала, Энтони посмотрел на свои руки. Я поняла, что мать Дороти была права.
— Вивиан решила забрать детей и уехать, пока не поздно. Но это были тяжелые времена. Будучи решительной женщиной, Вивиан смогла добиться разрешения на выезд из Шанхая для себя, двоих детей и няни на одном из последних судов, отправлявшихся в Гонконг перед началом коммунистического правления. Она не одна пыталась это сделать. В толпе на причале Вивиан с Дороти потеряли няню, державшую на руках Энтони. Вивиан искала их повсюду, но не могла найти сына. Она покинула Шанхай с дочерью. Вивиан была убеждена, что няня, очень привязанная к маленькому Энтони, решила просто забрать его себе, или же ей заплатил отец ребенка, чтобы выкрасть сына.
— Я не удивлюсь, если отец это сделал, — сухо произнес Энтони. — Он был и остается безжалостным человеком, хотя, как вы видите, возраст довольно сильно сковал его. Боюсь, вы выбрали не того человека.
Тут глаза всех присутствующих устремились на старика со сверчком. Мне он казался совершенно безобидным.
— У Вивиан не было времени на сборы, поэтому она взяла с собой то, что попалось под руку. Пятилетняя Дороти настояла, чтобы они захватили ее любимую игрушку, маленькую серебряную шкатулку, одну из трех. Вообще-то она хотела забрать все три, очарованная тем, как их можно вставлять одну в другую, но при данных обстоятельствах ей позволили взять с собой лишь одну маленькую игрушку. И она выбрала самую крошечную шкатулку. Дороти отчетливо помнила, как играла со всеми тремя, когда ее отец привез их домой из своей долгой поездки. Она не знала, как он нашел гробницу, хотя, став взрослой, была уверена, что ему это удалось.
— Еда, — произнес старик.
— Ты только что ел, — нетерпеливо ответил Энтони.
Мне показалось, что старик имел в виду нечто другое.
— Думаю, шкатулку нашли, когда разыскивали съестные припасы. Была война, и солдатам приходилось самим добывать себе пропитание. Итак, гробницу нашли, с годами выяснилось, что она может принести немалый доход, поскольку все ее содержимое было распродано. Я говорю о гробнице императорской наложницы по имени Линфэй.
— Я ничего не знаю об этой гробнице.
— Линфэй, — произнес старик. Энтони поморщился. Если бы дело не было столь серьезным, разговор мог бы принять комический характер, поскольку Энтони все отрицал, а его престарелый отец всякий раз противоречил ему одним лишь словом.
— Итак, Дороти не пожелала оставлять маленькую шкатулку, и ее положили в чемодан. Наконец Вивиан и Дороти прибыли в Канаду. Хотя Вивиан повторно вышла замуж и родила сына Мартина, она так и не смогла пережить потерю своего маленького Энтони. Она ни с кем о нем не говорила и запретила дочери упоминать его имя. Когда Дороти случайно это сделала, Вивиан слегла в постель на несколько дней, и
