Жан-Клод сел очень прямо еще до того, как Ашер вошел. Он был элегантен, собран в своей шелковой и кожаной одежде.
Я все еще сидела на коврике у его ног, глядя на Ашера, будто он лиса, а я кролик. Жан-Клод тронул меня за плечо, и я вздрогнула.
Я подняла на него глаза — он смотрел на меня.
— Это должно быть твое решение, ma petite.
— Почему всегда решение должно быть за мной? — вздохнула я.
— Потому что ничего чужого ты не потерпишь, ma petite.
Да, я вспомнила.
— Ничего себе, — шепнула я.
Он бережно сжал мне плечо:
— Еще ничего не сказано. Мы можем оставить все как есть.
Я встряхнула головой:
— Нет. Я не хочу завтрашней ночью одна быть виновата, если у нас ничего не выйдет. Я не стану рисковать им ради предрассудков своей морали.
— Как скажешь, ma petite, — произнес он все с той же ровной, ничего не выражающей интонацией.
— Что тут произошло? — спросил Ашер, и его голос не был пуст — в нем слышалась нотка страха. Учитывая, кто там спал дальше по коридору, я его могла понять.
Я опустила руки. Они занемели от слишком тугого объятия коленей. Я попыталась огладить юбку, но наткнулась только на колготки. Любимая темно-синяя юбка была слишком короткой для сидения в такой позе. Если бы в комнате были зрители, они могли бы заметить, что белье у меня под цвет.
Я подобрала под себя колени — медленно, неловко, скованно.
— Что случилось? — спросил Ашер, и на этот раз голос его был совершенно непроницаем.
— Ничего, mom ami, — ответил Жан-Клод. — Точнее, ничего нового.
— Это я виновата, — сказала я и встала, все еще двигаясь медленно.
— В чем виновата? — спросил Ашер, переводя взгляд с меня на Жан-Клода и обратно, пытаясь что-то понять по нашим лицам.
Я сошла с мехового коврика, и мои каблуки резко клацнули по полу.
— В том, что тебе грозит опасность от Мюзетт.
— Ты сделала все, что могла, для моей защиты, Анита, и больше, чем я бы осмелился мечтать. Никто не бросает вызов Мюзетт из страха перед Белль Морт. Ты сделала такое, о чем многим членам Совета было бы страшно даже подумать.
— Благословение невежества, — ответила я.
Он бросил на меня быстрый взгляд из-под завесы волос.
— Что это значит?
Я подошла к нему, туда, где он стоял еще в дверях.
— Это значит, что я была храброй лишь от незнания, что мне грозит. Я никогда не видела Белль во плоти. Не пойми меня неправильно — она достаточное впечатление производит и на расстоянии, но я никогда не видела ее по-настоящему.
Я теперь стояла перед ним. Он отвернулся, показывая лишь невредимую сторону лица. Так он уже давно от меня не прятался.
Я потянулась рукой к той половине, которую он отвернул в сторону, и он вздрогнул, отдернулся назад так, что дверь заскрипела.
— Non, non!
— Мне уже случалось к тебе прикасаться, — сказала я так тихо и осторожно, как говорят с пугливым зверьком или с человеком на краю крыши.
Он отвернулся от меня совсем.
— Ты видела картины. Ты видела, каким я был когда-то, и видела теперь, каким я был... когда раны были свежие. — Он повернулся спиной, руки на двери, и замотал головой: — Ты видела то, что видела Белль Морт.
Я покачала головой, поняла, что он этого не видит, и коснулась его плеча. Он вздрогнул.
Я обернулась к Жан-Клоду, и его лицо было пустым, только в глазах была заметна тень страдания такого глубокого, что от него чуть не погибли трое.
Я прижалась телом к спине Ашера, обняла его сзади. Он замер под моим прикосновением, отстраняясь, уходя в себя, туда, где не больно. Я прижалась щекой к его спине и держала его, пока он не затих.
Сглотнув непролитые слезы, я заговорила, и голос мой звучал ровно.
— Я куда раньше видела тебя в воспоминаниях Жан-Клода. Я помню твое великолепие под моими руками, рядом с моим телом. — Я обтекла его, прилипла к нему. — Мне не нужна картина, чтобы видеть твою красоту.
Он задрожал всем телом, попытался повернуться, сбросить меня с себя, но я держала, и он не мог отстраниться, не сделав мне больно.
— Отпусти меня, Анита. Отпусти.
— Нет, — ответила я. — Только не сегодня.
Он чуть пошевелился в сторону двери, как человек, пытающийся пробраться через лаз всего на дюйм шире собственного тела.
— Чего ты хочешь от меня? — Что-то похожее на слезы звучало в его голосе.
— Будь с нами в эту ночь, вот чего я хочу. Будь с нами.
— Быть с вами — как? — спросил он придушенным шепотом.
Я взяла его за рубашку и повернула к себе. Очень медленно — я будто поворачивала землю вокруг ее оси. Прижавшись спиной к двери, он повернулся ко мне только безупречным профилем.
Я потянула его к себе за рубашку, пытаясь ввести в комнату, но он не поддался.
— Я не могу этого сделать. — В его голосе звучало глубокое страдание.
— Как ты думаешь, о чем она просит? — спросил Жан-Клод тем же безразличным голосом.
— Она пойдет на все, чтобы спасти своих людей. Даже возьмет к себе на ночь в постель калеку.
Я дернула за рубашку, и меня качнуло к нему, потому что он не тронулся с места.
— Я действительно хочу спасти тебя от Мюзетт, и это поможет. Но на самом деле это... это не то.
Он поглядел на меня, и целый мир был в его глазах — мир страдания и голода, мир ужаса, огромного и одинокого. Первые жаркие слезы поползли по моим щекам. Я тихо заговорила с ним по-французски и даже кое-что понимала из того, что говорила.
Ашер схватил меня за руку и отодвинул от себя.
— Non, Жан-Клод. Так нельзя. Либо это будет ее желание, либо ничего не будет. Я не стану отделять тебя от остатков твоего триумвирата. Скорее я проведу ночь в постели Мюзетт, нежели так подорву твою силу и власть. Пока они здесь, ты должен быть в силе, иначе мы все пропали.
Горло пересохло, я с трудом сделала глубокий вдох, и словно что-то вытащили из меня, будто поднялся занавес. Я обернулась и посмотрела на Жан-Клода.
— Ты это нарочно сделал?
Он спрятал лицо в ладонях и сказал голосом, уже не лишенным интонации:
— Ma petite, я не могу не хотеть того, чего хочу. Прости меня.
Я повернулась к Ашеру:
— Ашер, ты не моего желания хочешь. Ты сам знаешь, что меня к тебе тянет.
Он попытался отвернуться, но я ему не позволила, и на этот раз он не стал выворачиваться. Он дал мне повернуть свое лицо, взяв пальцами за подбородок. Там кожа была еще гладкой, хотя справа почти сразу начинались шрамы. Как будто люди, которые это сделали, не могли заставить себя погубить красоту его губ.
— Ты не вожделения хочешь от меня.
Он опустил глаза, почти закрыл их — выражение лица человека, который собирается для удара.
— Нет, — шепнул он.
Я встала на цыпочки, подняла руки к его щекам — одна гладкая, как шелк и атлас, другая шершавая,
