— Должны вскоре явиться гости, которых не ожидали. Я не могу портить сюрприз, потому что это рассердит Мюзетт, а через ее посредство — Белль, но я думаю, что ты и я будем равно им не рады. Я думаю, что ты и я более всех других увидим в них катастрофу, которую они в себе несут.
— Я не понимаю.
— Жан-Клод объяснит тебе их присутствие, когда они явятся, но только ты и я полностью поймем, почему даже то, что они явились, — плохо. Очень плохо.
Я наморщила лоб:
— Извини, но я потеряла нить.
Она вздохнула и раскрыла веер отработанным движением.
— Мы поговорим снова после этого сюрприза.
Она повернулась и направилась обратно к шторам. Я ее окликнула:
— А что тебя спасло от тьмы?
Она обернулась, снова складывая веер, будто играть с ним было у нее привычкой.
— А что спасло тебя?
— Крест и друзья.
Она чуть улыбнулась, но глаза ее остались пустыми и серыми, как вьюга.
— Моя человеческая няня.
— А она видела ту, что лежала на кровати?
— Нет, но та ее увидела. Она завизжала, и визг длился и длился, пока она не свалилась замертво. И тело ее лежало там еще долго, потому что никто не хотел туда входить.
Валентина с треском раскрыла веер. На этот раз мне удалось не вздрогнуть.
— Запах стал совершенно невыносим.
Она улыбнулась, обращая свои слова в шутку, злобную шутку, но выражение лица у нее не было шутливым. В глазах стоял испуг, как бы жестока ни была улыбка. И она вышла, взмахнув черной шторой.
Все мы трое явно вздохнули с облегчением, когда штора закрылась, и переглянулись.
— И почему мне кажется, что не мне одной будет сегодня тяжело вынести напряжение?
Ашер так и держал Жан-Клода за руку, но повернулся, чтобы видеть нас обоих.
— Мюзетт чует ложь и не поверит ей.
— Мы с Валентиной только что говорили о матери всех страшных вампиров, а ты тут же снова о Мюзетт.
Ашер сжал мне руку и вздохнул:
— Ласковая тьма не заберет меня сегодня, Анита. Она не пригвоздит меня к столу, не расстегнет на мне одежду и не возьмет силой. А Мюзетт может.
— Ты теперь в нашей постели, Ашер, и правила гласят, что она не может тебя забрать.
— Но она чует, что это ложь.
— Если тот факт, что мы с тобой не имели сношения, на вампирском радаре превращает наши слова в ложь, то с этим я ничего не могу поделать.
— Мюзетт желает, чтобы это было ложью, ma petite. Она ищет любой повод, который расширит ее поле действий. Твои сомнения и сомнения Ашера ей такое поле дают.
Я закрыла глаза и медленно сосчитала до десяти. Когда я снова открыла их, оба вампира смотрели на меня со всем искусством держать непроницаемую маску на лице. Я глядела на эти живописные портреты, вдруг ставшие трехмерными, весьма жизнеподобными, но все же не живыми.
Я стиснула руку Жан-Клода, и он ответил на пожатие.
— Ребята, не делайте каменных морд. Мне и без того сегодня хватит хлопот.
Они оба моргнули — долгим грациозным движением — и снова стали «живыми». Я поежилась и отобрала руку у Жан-Клода.
— Очень это тревожит.
— Почему, ma petite?
— Почему. Надо было спросить почему.
Я покачала головой и скрестила руки на груди. При этом груди пришлось подхватить, потому что из-за лифчика и выреза иначе скрестить руки не удалось бы.
Из черных штор вышел Дамиан. Его алые волосы сияли на фоне кремово-золотого старомодного наряда. Он будто сошел с картины семнадцатого века — панталоны до колен, белые чулки и старомодные туфли с пряжками, которые носили дворяне. И только волосы его, свободные и неукрощенные, остались сиять, как всегда. Он не вызвался добровольцем в хорошенькие мужчинки Жан-Клода — Дамиан был чуть-чуть гомофобом. М-да. Он связался не с той группой вампиров.
Дамиан прошагал по ковру и встал передо мной на колено. Сегодня надо было соблюдать формальности, так что я не стала спорить, а протянула ему левую руку. Он взял ее и приложился губами.
— Ульфрик и его отряд уже почти здесь.
— Где они были? — спросил Жан-Клод.
Дамиан поднял на нас взгляд невероятно зеленых глаз. Они не были подведены, и сегодня он будто был не одет без этого. Все остальные участники вечеринки, я думаю, без косметики не обошлись. Угол рта у Дамиана чуть-чуть дернулся, и я поняла, что он старается сдержать смех.
— Они искали кого-нибудь, кто мог бы восстановить волосы Ульфрика. В стае нет ни одного парикмахера.
— Что это значит — восстановить волосы? — спросил Жан-Клод.
Я вздохнула.
— Ты помнишь, что забыл мне сказать насчет тарелок на полу?
— Oui.
— А я забыла сообщить, что Ричард срезал волосы. Это не значит, что он пошел в салон красоты и там ему их подстригли. Он оттяпал их ножницами, сам.
Жан-Клод пришел почти в такой же ужас, что и я.
— Его прекрасные волосы!
— Да-да, вот именно, — ответила я.
Я очень старалась об этом не думать. В том смысле, что Ричард это сказал: мы уже не встречаемся. И это совершенно не мое дело, какой длины у него волосы. Основное что меня заботило, — это что счастливые люди в своем уме не отрезают волосы ножницами у себя дома. Такая операция обычно бывает заменой нанесения себе более стойкого вреда. Это вам скажет любой психолог.
Дамиан сказал, все еще стоя на коленях и бережно держа мою руку:
— Они нашли кого-то, чтобы спасти что можно было, но все равно вид у его волос обгрызенный.
У Жан-Клода стал больной вид, что для вампира не так-то просто.
— Он в достаточно хорошей форме, чтобы быть сегодня с нами? — спросил он. Не знаю, кого он спрашивал: всех или никого. Но Жан-Клод сообразил, какой это плохой признак — что Ричард себя «изувечил».
— Не уверена, что кто-нибудь из нас в такой форме, — ответила я.
Он поглядел на меня с неодобрением:
— Мы достаточно сильные, ma petite.
— Сильные — да, но и усталые. Могу сказать только за себя, но если Мюзетт еще раз потребует у меня Ашера, я ей дам в морду.
— Это против правил, ma petite.
— А что может ее заставить заткнуться насчет Ашера? Или нам надо трахнуться у нее на глазах, чтобы она отвалила?
Дамиан стал поглаживать мою руку, и я ее выдернула.
— Не надо меня успокаивать. Я злюсь и имею на это право.
— Право — oui, ma petite, но не роскошь.
— Это еще что значит?
— Гнев, не имеющий цели, сегодня будет роскошью, ma petite, которой мы не можем себе позволить.
