следом за мной по трассе шел серебристый кабриолет, за рулем которого сидел Леандр.
Я вспомнил, каким бессовестным образом это чудовище разглядывало девочку, какой жаждой крови горели в то мгновение его глаза, и пожалел, что сдержался. Надо было убить его еще там, когда имелась такая восхитительная возможность.
— Джей, — испуганно окликнула Астрид, — чуть помедленнее, пожалуйста. С тобой точно все хорошо?
— Да, все отлично, — бодро возвестил я, осторожно сжимая маленькую ладошку с тоненькими и такими мягкими пальчиками.
Разве можно воспринимать это милое, абсолютно лишенное эгоизма создание, как вместилище пусть и необыкновенно сладкой, вязкой, ароматной, жгучей крови? Подобная мысль приходит в головы только самых отъявленных подонков, и хвала Аиду, что я не принадлежу к их числу.
До дома Уорренов мы добрались довольно быстро, вежливо попрощались, избегая при этом смотреть друг другу в глаза, и расстались совсем ненадолго, потому как я ни под каким предлогом не собирался отказываться от радушного приглашения девочки заглянуть к ней чуть позже, когда все уснут. Интересно, почему?
Ответ я уже знал, к сожалению. Еще утром, выходя из ее комнаты, мне казалось, будто все по- прежнему: я тот же неизменно мертвый человек, одевающийся в черное, по причине вечного траура. Мой способ исполнить реквием личности, которой я не стал. Мои мальчишеские мечты, канувшие в Лету. Однако с ней я был, как ни странно это прозвучит, живым, чувствующим, желающим. Разговоры, прикосновения, взгляды — все преисполнено красок, надежд, томительных ожиданий. Каждый день на этой неделе нес за собой нечто новое, практически позабытое с годами существования в облике кровососущей твари. И мне было мало, недостаточно тех эмоций, что давала девочка. Как и подобает истинному эгоисту до мозга костей, я хотел еще и еще, а теперь уже вряд ли сумею остановиться.
Но я слишком задумался и пропустил, о чем вряд ли стану сожалеть, момент дикого прощания сведенной мною парочки в лице пьяной блондинки и якобы друга. И почему ее так тянет к вампирам? Риторический вопрос, разумеется.
Мысленно охарактеризовав их очередной поцелуй, как нечто действенно тошнотворное, я с трудом дождался того, как взлохмаченная белокурая особа скроется за входной дверью, и медленно поравнялся с неспешно вышагивающим по направлению к шоссе отморозком.
— Подвезти? — лениво спросил я, опуская стекло. Правда, лишь в ад, дружище.
— Благодарю, Верджил, но я предпочитаю пешие прогулки, — невозмутимо проговорил он, при этом не рискуя поворачивать голову в мою сторону. — Или лучше звать тебя Джеем, как считаешь? Должно быть Астрид очень удивится, узнав, сколько лет ее ухажеру в действительности. Или ты все так же скрываешься под чужими именами, в надежде забыть о прошлом, а, герцог? Как там тебя нарекли родители, не напомнишь? Вергилий Георг Хельмут фон Видрич-Габсбург, кажется?
Не в силах совладать с захлестнувшей душу ненавистью, я вдавил педаль тормоза в пол и резко выскочил из машины. Он ожидал чего-то подобного и застыл на месте, в притворно испуганном жесте поднимая руки кверху.
— Что, по-прежнему бесишься при взгляде в зеркало? — прямо мне в лицо расхохотался Леандр, в то время как я со всей силы впечатал его жалкое тело в кузов Мерседеса. На словесное выражение эмоций у меня просто не хватило воздуха, напрочь пропавшего из легких, поэтому пара агрессивных ударов по ненавистному лицу пришлась как нельзя кстати. Жаль, это не помогло стереть ехидную улыбку.
— Ты знаешь, зачем я здесь, — прорычал я, с остервенением сжимая в кулаках ворот его рубашки, хотя на самом деле мне куда приятнее было бы вырвать безжизненное сердце своего лютого врага. Имелась лишь одна заминка, о которой в тот момент я все же вспомнил: мне нужна не его смерть, а вечные мучения. Те самые, через которые год от года прохожу я, вынужденный жить вечно. — Поэтому моли дьявола о снисхождении.
Выплюнув последнее слово, я оттолкнул от автомобиля это двуличное ничтожество, мимолетно оценил серьезность оставшейся вмятины и занял водительское сиденье, чтобы через секунду рвануть с места под дикий визг стирающихся шин.
Внутри все кипело и клокотало от баснословного количества ярости, поэтому лучшего места для снятия напряжения, чем моя уютная квартира, найти просто невозможно. Я ведь могу позволить себе одно исцеляющее убийство вконец надоевшей дамочки?
Бросив у подъезда незапертый Мерседес (самому везти его на разбор* мне было банально лень), я взлетел по лестнице на восьмой этаж, кое-как справился с нехитрым механизмом замка плохо повинующимися пальцами и ступил в объятую мраком прихожую, на ходу скидывая ботинки.
— Малышка, ты где? — в надежде поторопить глупое существо, крикнул я.
Ответом мне послужила замогильная тишина, встретившаяся за прошедший месяц впервые. Искренне уверенный в том, что сбежать девица точно не могла, я без стука распахнул дверь в ее спальню, оказавшуюся пустой, и лишь затем услышал приглушенные рыдания. Звук шел из ванной, и меня не слишком порадовало то, что щеколда оказалась заперта, а если быть точным, сей факт окончательно убедил меня в желании наконец избавиться от опостылевшего 'завтрака'.
— Открой, — велел я, замирая в узком коридорчике. — Немедленно.
Всхлипывания усилились, но выполнять мои указания никто не спешил. Что ж, не с тем ты связалась, моя дорогая.
Плюнув на врожденную любовь к порядку, я пнул ногой дверь чуть повыше замка, с удовлетворением отметил характерный звук 'кряк', сопровождаемый тоненьким вскриком и заимел возможность лицезреть 'чудную' картину.
*Лучший способ избавиться от купленной нелегально машины — сдать ее в мастерскую на запчасти, т. е. на разбор.
Жалкое, залитое слезами лицо с потеками туши на щеках, вызывающими брезгливость, с расширившимися от захлестнувшего их ужаса воспаленными глазами уставилось на меня, в то время как правая рука спряталась за спину, в судорожно зажатой ладони которой я успел заметить смутно знакомую темно-коричневую баночку с обезболивающими.
— Это, что, шутка? — разъяренно процедил я сквозь зубы, очень быстро улавливая суть происходящего. — Ты совсем ненормальная?
— Ты…ты меня…не любишь, — взвыла чокнутая девица, рьяно принимаясь за продолжение прерванного моим появлением суицида. — Пользуешься, как игрушкой…а я больше…так не хочу! Не хочу, слышишь! Мне не…не нужны деньги…я люблю тебя! Да! И не хочу…ничего. Лишь умереть.
Взвыв белугой, она вытряхнула на дрожащую ручку все капсулы разом, а затем попыталась проглотить, когда я перехватил тоненькое запястье, и таблетки полетели прямиком в раковину.
— Дурочка, — устало прошептал я, прижимая зареванную истеричку к груди. Черт, любимая футболка, боги явно ко мне неравнодушны! — Я вообще не умею любить, но ты мне нравишься. Очень.
— Правда? — скрипучим и каким-то абсолютно безжизненным голосом спросила она, безобразно комкая дорогую сердцу вещичку в маленьких кулачках.
— Конечно, — лихо солгал я, перебирая пальцами смоляные пряди волос. — Мне хорошо с тобой, — почти верно, сытый я более благодушен.
Кажется, гроза миновала. Расслабленно повиснув у меня на плечах, брюнетка перестала ежесекундно трястись и безропотно позволила сначала умыть себе лицо, а затем отнести в кровать. Не знаю, откуда во мне вдруг взялась проклятущая жалость, но она явно присутствовала, потому что следующие полчаса я провел рядом с 'котенком', как представил ее Астрид, выслушивая единообразные признания в пламенной любви. О планах по избавлению самого себя от мерзкой девчонки пришлось забыть. Думается, я не настолько бездушен, чтобы хладнокровно свернуть шею той, кто так мило улыбается.
С отчаянием отсчитывая благословенные минуты, которые бы мог провести со своей девочкой, не отягчающей мозг бездарными истериками, я с трудом дождался момента, когда мой раздражитель уснет, и поплелся переодеваться, с отвращением стягивая с себя испорченную футболку. Как говорится, за все надо платить. Безусловно хороший день, разбавленный ненавистью вечер и отвратительное начало ночи, а я все никак не могу избавиться от завораживающего воспоминания о том, как трогательно и безумно сексуально
