Пляска смерти

спросила, чьи чувства они при этом щадят — мои или свои. Сейчас, когда Жан-Клод взял лицо Огги в ладони и целовал так взасос… у меня от этого внизу стянуло резко, быстро, почти мини-оргазмом. Одна умная подруга мне сказала, что твердить постоянно, будто мне не нравится лежать в постели с двумя мужчинами сразу, — глуповато. Случай дамы, которая слишком бурно возражает. Мое тело отреагировало за меня — как только я увидела их поцелуй. Мне говорили, что так бывает с мужчинами, когда они видят поцелуй двух женщин, — а я чем хуже?

Глаза Огги вылезали из орбит от ощущений. Жан-Клод тут же попытался закрыть метки, насколько это позволял ardeur, но я оторвалась от тела Огги и сказала:

— Нет, не надо, не закрывай. Сделаем это, сделаем все. Он это начал, не мы, но давай закончим, что начато.

— Ты знаешь, о чем просишь, ma petite?

Я кивнула, потом покачала головой.

— Не знаю, но не стану потом жаловаться.

— Прошу тебя, — с мольбой произнес Огги, — не останавливайся, Бога ради, не останавливайся.

Мы с Жан-Клодом переглянулись. Какой-то момент он смотрел на меня оценивающим взглядом, потом кивнул:

— Как скажешь, ma petite. Потому что ты права: он заступил за границы гостеприимства. — И строго посмотрел на Огги: — Огюстин плохой мальчик, он напустил ardeur на ma petite.

Огги кивнул, стискивая руку Жан-Клода.

— Так давно это было, Жан-Клод, так давно! И никогда мне к ней не вернуться.

— Мы должны питаться от тебя, Огюстин, и так, чтобы ни один другой приезжий мастер больше на такое не осмелился.

Он кивнул, хотя вряд ли понял, что имел в виду Жан-Клод. А Жан-Клод сдерживал ardeur — настолько, чтобы можно было думать — хоть немного. Когда он его отпустит, ardeur захватит нас полностью, и не будет шанса передумать.

— Он будет предостережением другим гостям, Жан-Клод, иначе мы не переживем этого съезда. Это твои друзья, и они чуть не подчинили нас своей воле.

Я посмотрела на него и ощутила ту часть своей личности, что позволяла мне убивать, позволяла делать то, что необходимо. В каком-то причудливом смысле это решение диктовалось бизнесом. Политическое решение в целях выживания. Я знала, что мы можем подчинить себе Огги. Он был сильнее Жан-Клода, но я чувствовала, что можем. Ощущала, что мы можем питаться от него так, что не важно будет, кто там сильнее. Не убить его, но взять его, присвоить себе — в каком-то смысле, который я не могла даже выразить словами.

Жан-Клод сказал, будто прочел мои мысли — как оно, вероятно, и было:

— Я тоже это чувствую, ma petite, но…

— Никаких «но». Мы его можем взять, я это чувствую.

— Вероятно, Белль Морт все еще слишком сильно присутствует в твоем разуме.

Это был голос Ашера, сдавленный от усилия. Я обратила к нему наши глаза — его руки дрожали в воздухе, будто удерживая огромный вес.

— Быстрее, Жан-Клод! Быстрее, мы долго этот круг не удержим.

— Он начал эту ссору, — сказал Реквием, — давайте мы ее закончим.

У него руки не тряслись, но напряжение в голосе тоже слышалось.

Жан-Клод опустил глаза на Огги.

— Вот что пойми, Огюстин: мы никогда так не питались. Я не знаю до конца, что случится. Устраивает тебя такой риск, ведь страдать придется тебе, если дело обернется плохо?

Я скользнула по нему ртом. Он содрогнулся и ответил просто:

— Да.

— Перестань, ma petite, иначе он не может думать.

Я снова встала на колени и перестала его касаться — положила руки на колени, как хорошая девочка. Наверное, так было честнее.

— Огюстин, согласен ли ты на это?

Он кивнул, протягивая руки к Жан-Клоду.

— Да, да, видит Бог, чтобы вы оба, да, да, да!

Он так вцепился в Жан-Клода, что это должно было быть больно.

Жан-Клод погладил его по волосам, успокаивая.

— Тогда мы сделаем то, что ты просишь.

Он посмотрел на меня, и будто дверь у меня в голове открылась. Какой-то внутренний страж, которого, очевидно, Жан-Клод всегда держал на охране меток, исчез, и они открылись в полную силу. Меня это на миг ошеломило, пришлось опереться на бедра Огги, чтобы сохранить равновесие, и как только я его коснулась, ardeur заревел во всю мощь, но на этот раз я ощущала с другой стороны от Огги тело Жан-Клода. Ardeur был не один, их было два, как два разных огня, и Огги был нашими дровами. Мы жгли его, и он хотел этого.

У меня в голове послышался шепот Жан-Клода:

— Я отпускаю поводок, ma petite. Ты готова?

Я кивнула. Он отпустил, и я с криком рухнула в бездну. Бездну кожи и ртов, рук и тел. Вся я превратилась в одну болезненную, пульсирующую жажду. И чем она будет сейчас утолена, мне было все равно.

У нас никогда так не было, чтобы кто-то был между нами и мы питали ardeur. Все это время с Ашером, Микой, Натэниелом, Ричардом и Джейсоном всегда в середине была я. Мы с Жан- Клодом питались друг от друга, он питался от меня, пока я питалась от прикасающихся ко мне мужчин или мужчины, но никогда не было, чтобы Жан-Клод касался кого-то, кроме меня, когда мы были оба голые. С открытыми настежь между нами метками я знала, чего это ему стоило, каким невероятно осторожным приходилось ему быть в минуты, когда полагается отбрасывать всякую осторожность. Так осторожен, так боялся меня отпугнуть, отвратить, так боялся того, что могут сказать другие мужчины о попавшей не туда руке или случайной ласке. Так чертовски осторожен, и вдруг сейчас надобность в осторожности уходит. Я ощутила, как спадает в нем невероятное напряжение — будто выдох при долго-долго задержанном дыхании.

Они двое нашли такой ритм, что вершина одного движения была вершиной и другого, и мы с Огги вскрикивали разом, а Жан-Клод вел нас обоих. Я знала, что надвигается оргазм, и мы не могли себе позволить, чтобы это было сюрпризом, но Жан-Клоду говорить не надо было — он знал.

Он смотрел на меня поверх плеча Огюстина, глаза его тонули в синем пламени, будто ночное небо могло гореть. Волосы разлетелись, пряди прилипли к вспотевшему лицу. Я знала, что у меня глаза горят темно-карим пламенем, будто я сама стала вампиром. Такое уже бывало. Мы смотрели друг на друга поверх плеча Огюстина, и тяжесть росла, росла, росла…

— Ты дышишь по-другому, — шепнул Огюстин.

С воплем накатил оргазм, Жан-Клод закинул голову, зажмурив глаза, выгнулся над нами, и мы стали пировать.

Мы питались не только от Огюстина — нет, от всех его подданных, кто был на нашей территории. Я ощутила Хэвена, льва-оборотня, который судорожно бился на полу в куче упавших портьер. Бенни за рулем утратил самоконтроль и со скрежетом съехал на обочину. Пирс, корчась, сполз по стене на пол. Октавий свалился на лестнице, задыхаясь, цепляясь за каменные стены, обдирая в кровь ногти, сопротивляясь, но ничто его не могло спасти — и никого из них. Будь дело в Чикаго, мы могли бы напитаться от всех вампиров и всех зверей, обязанных Огюстину повиновением, и он бы не помешал нам. За это наслаждение он продал бы все, что осталось у него от души, и души всех, кто на него работал.

Мы выпили их до дна, их всех, мы ели, ели, ели, мы питались, пока Огюстин не затих между нами, чуть подергиваясь. Жан-Клод посмотрел на меня поверх вспотевшего тела Огюстина, и улыбался он свирепо. Он глядел на меня синими глазами, горящими так, что светилась кожа на лице, он пылал силой, которую мы выпили, и много было этой силы, неимоверно много. Далеким эхом я ощутила, как прислонившийся где-то к