лице. Один очень плохой человек заставил его когда-то оставаться леопардом так долго, что он, вернувшись в человеческий облик, до конца вернуться уже не мог.
Мы поцеловались, и руки наши будто автоматически обняли друг друга, прижали нас друг к другу так тесно, как только можно в одежде. Вот так он на меня действовал почти с той секунды, когда я его увидела. Страсть с первого взгляда. Говорят, она долго не длится, но пока что уже полгода и все так, как было.
Я растаяла у него в руках и поцеловала его яростно, глубоко — отчасти потому, что мне этого всегда хотелось, как только я его видела, отчасти же потому, что мне было страшно, а когда я его трогала и он меня, мне становилось лучше. Не так давно я бы на людях вела себя скромнее, но сегодня не настолько хорошо было у меня с нервами, чтобы притворяться.
Он тоже не смутился, не сказал: «Ну, не на глазах же у Ронни!», как сказал бы Ричард, а поцеловал меня с той же поглощающей страстью, держа так, будто не собирался никогда выпускать. А потом мы отодвинулись друг от друга, запыхавшись и смеясь.
— Это было для меня представление? — спросила Ронни не слишком счастливым голосом.
Я обернулась, еще наполовину в руках у Мики, посмотрела в ее сердитые глаза — и вдруг почувствовала, что готова рассердиться в ответ:
— Не все на свете для тебя делается, Ронни.
— Ты хочешь сказать, что каждый раз вы так целуетесь, когда он домой приходит? — Злость вернулась, и Ронни ее использовала. — Его не было — сколько? — час? Я видала, как ты его встречала, когда он с работы приходит, и ничего не было похожего.
— Похожего на что? — спросила я, понижая голос. Хочет ссориться — можно и поссориться.
— Как будто он — воздух, и ты им надышаться не можешь.
Голос Мики прозвучал ласково, предупредительно, будто он хотел нас обоих успокоить:
— Мы что-то прервали?
Я повернулась к Ронни полностью:
— Я имею право целовать своего бойфренда как хочу и когда хочу, не спрашивая у тебя разрешения, Ронни.
— Не надо говорить, будто ты сейчас этим спектаклем не хотела ткнуть меня мордой об стол.
— Ронни, сходила бы ты к психотерапевту, а то, ей-богу, достала уже, вываливая на меня свои проблемы.
— Я тебе как подруге доверилась, — сказала она, и голос ее звучал придушенно от какой-то эмоции, которую я не определила, — а ты мне такой спектакль в ответ? Да как ты можешь.
— А это не был спектакль, — сказал Натэниел прямо от дверей. — Но если хочешь спектакль, это тоже можно устроить.
Танцующим шагом он вошел в кухню — с обученной грацией профессионального танцора и нездешней грацией леопарда-оборотня. Одним плавным движением сорвал с себя майку, бросив на ковер. Я даже шагнула назад, не успев сразу взять себя в руки. До этого момента я не понимала, что он на Ронни злится. Чем она его подкалывала, интересно, когда я не слышала? Когда он мне говорил, что она не считает его за человека, он пытался мне сказать больше, чем я услышала. И то, что я упустила нечто важное, читалось сейчас в его злых глазах.
Я только успела сказать: «Натэниел!» — но он уже стоял передо мной. Та потусторонняя энергия, что умеют излучать все ликантропы, исходила от него и дрожала у меня на коже. Ростом он был пять футов шесть дюймов, то есть как раз достаточно высок, чтобы ему в глаза я смотрела снизу вверх. От злости лавандовые глаза потемнели до сиреневых — можно было бы так сказать, если бы цветы могли пылать злостью и силой личности. В этих глазах был Натэниел, и одним своим взглядом он меня провоцировал, вызывал его отвергнуть.
А я не хотела его отвергать. Я хотела завернуться в него, в эту энергию, от которой мурашки по коже, завернуться как в шубу. Последнее время у меня почти любой стресс уходил с сексом. Боишься? Секс уменьшит страх. Злишься? Секс тебя успокоит. Печальна? Развеешься от секса. Я подсела на секс, как на иглу? Может быть.
Но Натэниел не предлагал реальный секс — он хотел столько же внимания, сколько я уделила Мике. Справедливо.
Руками, ртом, телом я заполнила оставшуюся между нами дистанцию. Энергия его зверя пролилась вокруг, и это было как в теплой ванне с едва заметным электрическим зарядом. Натэниел был одним из самых униженных моих леопардов, пока один метафизический случай не возвел его из
Он меня поднял в воздух, взяв руками за бедра, и даже сквозь джинсы дал мне ощутить, насколько рад моей близости. Настолько рад, что я даже пискнула, когда он меня к себе прижал.
Резко, неприятно, будто задыхаясь от злости, Ронни сказала:
— А когда ребенок будет, прямо у него на глазах будете трахаться?
Натэниел окаменел. А голос Мики за моей спиной переспросил:
— Ребенок?
Глава вторая
Это слово ударило в комнату как молния — с той разницей, что стало очень тихо. Так тихо, что я слышала, как шумит кровь у меня в голове. Натэниел застыл так неподвижно, что его будто и не было, не чувствуй я рукой его пульс. Я боялась шевельнуться, боялась вздохнуть. Как в последнюю секунду перед перестрелкой, когда знаешь, что сейчас будет, что любое движение, любая мелочь сейчас будет искрой в пороховой бочке, и ты не хочешь, чтобы эта искра исходила от тебя.
Натэниел посмотрел на меня, и этого хватило. Этот взгляд будто разорвал тишину, и звуки вернулись.
— Ронни сказала «ребенок»? — спросил Мика.
— Да, я сказала «ребенок».
Голос ее искажала злость.
Натэниел медленно отпустил меня на пол, его руки сдвинулись мне на плечи. Глаза стали так серьезны, что мне трудно было в них смотреть. Я все же не отвернулась, хотя на миг отвела глаза, будто застывший на его лице вопрос был слишком сильным светом.
— Ты беременна? — спросил он тихо.
— Не знаю, — ответила я, поглядев на Ронни так, как она того заслуживала. — Я хотела сперва узнать точно, а потом уже вам рассказывать. Но кому-то мне надо было рассказать, и я решила — лучшей- то подруге можно? Кажется, я ошиблась.
— Может, поцелуй с Микой и не был игрой на меня, — сказала Ронни тем же мерзким голосом, который я от нее никогда не слышала, — но твой дрессированный стриптизер и ты — это точно для меня было.
Я обернулась к ней, спиной опираясь на Натэниела:
— Ты действительно завидуешь мне из-за мужчин моей жизни, я теперь вижу.
Она раскрыла рот — закрыла, помолчала и сказала:
— Что ж, это справедливо. Я выдала твою тайну, а ты — мою.
Я покачала головой:
— Если я сказала Мике и Натэниелу, что ты завидуешь мне из-за количества мужчин у меня в постели, это не то же самое, как когда ты им сказала, что я могу оказаться беременной. — Тут мне в голову пришла мысль достаточно злая, чтобы ее высказать: — Но близко к тому было бы сказать Луи, что ты заглядываешься на моих бойфрендов. Кстати, он знает, что ты уже нумеруешь любовников трехзначным числом?
Да, это было злобно, но Ронни заслужила. Мерзее, чем близкие друзья, ссорятся только
