устраивает.
На пороге я споткнулась — Эдуард поддержал меня, и дверь закрыла от меня приближающегося Олафа. Двигался он так, будто каждая его мышца сама знала свое дело, почти как у оборотня. Его неудержимо тянуло к убийству.
Вид у меня, очевидно, был бледный, потому что Мика подошел обнял меня и шепнул прямо мне в шею:
— Что с тобой? — Он прижал меня к себе. — Ты вся дрожишь.
Я обхватила его руками, прижалась, как только могла. Объятие, когда будто стараешься раствориться в любимом. Иногда оно бывает сексуально, но иногда просто в мире что-то очень неправильно и нужно за что-то ухватиться. Вот я и ухватилась за Мику как за последнюю прочную вещь во всем мире, зарылась в него лицом, вдохнула запах его кожи. Он не стал переспрашивать, что со мной, а только обнял меня крепче в ответ.
И еще руки обняли меня сзади, еще одно тело прижалось ко мне, и мне не надо было открывать глаза, чтобы узнать Натэниела. Даже не нужно было слышать этот слабый запах ванили — мне было знакомо ощущение его тела. Ощущение, как они обнимают меня вдвоем.
И еще кто-то приблизился сбоку. Я повернулась — это была Черри, обнявшая каждого из мужчин за плечи. Я неожиданно заметила, что она теперь уже не выше Натэниела.
— Что случилось? — спросила она, тревожно глядя темными глазами.
Что я могла сказать? Что испугалась Олафа? Что меня корежит от мысли, что он гладил мои раны? Что меня интересует, не касался ли он выпирающей кишки, как мужчина касается груди? Что я хочу это знать и не хочу это знать?
Дверь у нас за спиной открылась, Эдуард кивнул мне и отошел к двери. Что-то тихо сказал, потом вышел, чтобы поговорить с Олафом наедине или чтобы на какое-то время его от меня увести. Но как бы там ни было, спасибо ему. Ну, конечно, я при этом осталась с другим помощником Эдуарда.
Я глянула через плечо Мики и руку Черри на кровать, где лежал мальчик. От боли в его лице появилось больше от того Питера, которого я увидела два с лишним года назад. Он был бледен и до ужаса юн среди этих трубок и мониторов. Я когда очнулась, увидела, что прицеплена ко всему, что как-то измеряло мои жизненные показатели. Насколько же серьезнее ранен он?
— Не могу объяснить, что не так.
Черри прищурилась.
— Попробую объяснить потом, обещаю.
Она нахмурилась, но шагнула в сторону, будто зная, что я сейчас буду делать. Наверное, действительно знала. То ли я как-то подалась в сторону кровати, то ли телом туда повернулась. Обычные люди это редко замечают, а оборотни — почти всегда.
Я снова обняла Мику, не так сильно, и он меня поцеловал. Нежно и целомудренно. Если бы Питер не смотрел, мы бы, может быть, поцеловались бы крепче, но он смотрел, а Эдуард в коридоре занимался большим и страшным Олафом. Я же осталась не с таким большим, но страшным в совсем другом смысле Питером.
Я обернулась через плечо к Натэниелу — он поцеловал меня в щеку, ладонью взял за другую и прижался лицом к моему лицу. Я повернулась так, чтобы он мог поцеловать меня крепче, но он поцеловал деликатно, по-джентльменски, как никогда раньше. Я отодвинулась, глядя на него озадаченными глазами. Он показал взглядом на кровать, и до меня дошло — и не дошло. Что-то в том, что Питер смотрит, заставило Натэниела вести себя прилично, но что и почему — я не поняла. Это же был поцелуй, а не невесть что.
Но я отпихнула эту мысль в толпу таких же, с которыми еще надо разобраться, а то много их накопилось. В какой-то клетке их надо пока что держать, чтобы не наваливалось сразу все, что я не могу понять.
Приглядевшись к Натэниелу, я заметила, что он оделся почти так же, как и одел меня, только футболка мужская и оружия на нем никакого нет. Выглядел он так, будто мы с ним в клуб собрались. Трудно предъявлять претензии к одежде человека, если на нем такой же наряд, как на тебе. И вообще одежда — мелочь по сравнению с тем, что меня ждало.
Я сделала глубокий вдох и вышла из круга успокаивающих рук. Вышла из круга теплоты навстречу очередной непонятности, которая как раз смотрела на меня карими глазами — островами на бледной коже лица. Питер не бледен от природы, как Эдуард или я, но сейчас побледнел. Потеря крови и боль очень этому способствуют.
Я шла к кровати — сейчас уж лучше лицом к лицу с Питером, чем с Олафом. Это я трусиха, или трус как раз Эдуард? Я точно знала, что ему куда проще прямо сейчас иметь дело с тысячей Олафов, чем с одним своим без пяти минут пасынком.
Лицо у Питера переменилось, когда он увидел, что я иду к нему. Боль у него не прошла, но его глаза тянуло не к моему лицу. И когда я оказалась рядом, у него в организме нашлось достаточно крови, чтобы покраснеть.
40
— Привет, Питер! — сказала я.
Он отвернулся, уставился в потолок. Очевидно, не доверял себе, что удержится и не будет смотреть на мою грудь, и не знал, как я на это отреагирую. Честно говоря, этого я тоже не знала.
— Я думал, ты ранена, — сказал он.
— Так и было.
Он посмотрел на меня, морща лоб:
— Но ты же на ногах. А я как из-под танка.
Я кивнула:
— Да, немножко даже сама себе удивляюсь.
Его взгляд снова опустился вниз. Олаф — маньяк и злобный тип, но в одном он был прав. Мужики будут глазеть — некоторые нарочно, чтобы быть грубыми, но не все. Некоторые, как Питер… ну, как будто моя грудь — магнит, а его взгляд — железо. Привлекает. Ох, поговорю я с Натэниелом насчет того, какую одежду в следующий раз подбирать. В смысле, в следующий раз, когда я окажусь в больнице без сознания. Я как будто и не сомневаюсь, что следующий раз будет. То есть если работу не сменю, стопудово будет.
Эта мысль меня всполошила. Я что, серьезно думаю оставить охоту за вампирами? На самом деле рассматриваю такой вариант?
Может быть, может быть.
Я покачала головой и пихнула эту мысль в ту же клетку с непонятностями. Очень, надо сказать, там уже полно было. Под завязку.
— Анита? — окликнул меня Питер.
— Прости, задумалась.
— О чем?
Он таки сумел глядеть мне именно в глаза. Хотелось погладить его по головке, хорошего мальчика, и конфетку дать. Что-то действительно странное у меня сегодня настроение.
— Если честно, задумалась, хочу ли я и дальше охотиться на вампиров.
Он сделал большие глаза:
— Ты что? Это же твоя работа!
— Нет, моя работа — поднимать зомби. А охота на вампиров предполагается побочным занятием. Иногда и с зомби можно пострадать, но охота на вампиров и одичавших ликантропов куда вероятнее приводит на больничную койку. Может, мне уже надоело видеть новые шрамы, приходя в сознание.
— А все-таки приходить в сознание — это хорошо, — сказал он слабым голосом.
Сейчас он уже не смотрел ни мне в лицо, ни мне в вырез. Он смотрел вдаль и будто видел что-то неприятное и переживал его снова — отчасти.
