все… кроме визора. Интерком — Бог с ним, все равно важные сообщение дублируются по внутрикорабельной сети, но сделать что-то с визором — это намного серьезнее. Визор в принципе отключить можно было только одним способом: сломав либо его, либо разъем. А за это светил трибунал, и никто скидок на шутку делать не будет. Потому Джеймс «Шершень» прятать не стал, лишь перевел его в режим бесшумной стрельбы одиночными «шипами». Встал справа от входа и коснулся отпирающей пластины.
Дверь артачиться не стала и уползла вверх. Снаружи никто не прыгнул, не ворвался в каюту, не раздалось ни единого подозрительного звука — только стихающее шипение двери. Джеймс осторожно выглянул в коридор.
Никого. И все тоже аварийное освещение. Джеймс принюхался, вдохнул чуть более теплый, чем в каюте воздух — и позволил себе чуть расслабиться. Угрозы — по крайней мере, непосредственной — поблизости не наблюдалось, общей тревоги не объявляли, и не похоже было, что с линкором что-то не так.
— Младший лейтенант Ли Твист вызывает командный мостик линкора «Тинагра», — еще раз сделал попытку достучаться до кого-нибудь Джеймс. Успешной попытка оказалась не более чем две предшествующие.
Из-за спины раздалось приглушенный шелестящий звук. Находящийся на взводе Джеймс крутанулся на месте, отпрыгнул к стене, почти вплотную к двери каюты напротив, вскидывая «Шершень». Но это оказалась лишь опускающаяся дверь каюты, которую он только что покинул. Джеймс чертыхнулся и опустил пистолет. Оглянулся по сторонам, вспоминая, как шел сюда несколько часов назад.
Подполковник Шонт, после того, как вместе с капитаном Констильон разговаривал с командующим ОГФ и капитаном «Тинагры», пришел в кают-компанию и сообщил, что его и Пилигрима временно приписывают к штату пилотов линкора. Сам же подполковник вместе со своей напарницей получили какое-то срочное задание и должны выполнить его без них. Джеймса это немного расстроило — за время полета с Мариты он успел… ну, привыкнуть, наверное, к высоченному серокожему десперианину с жутким ожогом на голове, и к иногда бывавшей раздраженно-язвительной, иногда — иронично-язвительной, а иногда — просто язвительной девушке, со слабым ароматом фиалок от рыжих волос. С другой стороны, как понял юноша, перевод на «Тинагру» завершится, как только они вернутся со своей секретной миссии — то есть, максимум через три-четыре дня.
После оформления документов и визита к интенданту, с подполковником Шонтом Джеймс с Пилигримом расстались: он в тактический центр линкора, они — к каютам, в которых они могут сложить пожитки и отдыхать, когда будет время. Как сейчас — «Тиграна» вместе с оперативной группой полковника Этвуда все еще готовилась к походу, и большая часть экипажа наслаждалась увольнительными. Пилоты, во всяком случае, в эту «большую часть» попадали. Потому, разобравшись с формальностями, Джеймс просто завалился спать — удобства «Карлссона», в том числе и предназначавшиеся для отдыха, были весьма относительными.
Джеймс отлип от стены и посмотрел на дверь. Если он правильно запомнил, Пилигриму досталось место как раз в этой каюте. Серигуанин в своей обычной манере сказал, что — возможно — тоже отдохнет, но, сколько он отдыхал и отдыхал ли вообще — этого Джеймс не знал.
Дверь в каюту поднялась без задержек — неизвестно почему, но то, что заставило работать лампы аварийного света, на механизмы дверей никак не повлияло. Впрочем, Джеймса это мало интересовало в тот момент: все его внимание приковала каюта, с четырьмя аккуратно заправленными койками. Три койки пустовали, а на четвертой кто-то сидел. Освещение в каюте было выключено, и тусклого аварийного света, горевшего в коридоре, хватало только чтобы рассмотреть неясный, смутный абрис фигуры, откинувшейся на стену. Джеймс даже не мог сказать — серигуанин это сидит, человек или… или тэш’ша. Дикая, бредовая, невероятная мысль, но после Мариты Джеймс испытывал к слову «невероятно» некий скепсис.
— Пилигрим? — готовый в любой момент вскинуть руку с пистолетом Джеймс провел рукой по стене. Нащупал сенсорную пластину, провел по ней рукой.
Свет не загорелся. Если в коридоре и его каюте аварийное освещение работало, то здесь не было и этого. И молчал некто, сидящий в шести шагах от него.
— Кто вы?! — разгонно-направляющие рейки «Шершня» уже смотрели не в настил палубы, а сторону неподвижной фигуры, туда, где у сидящего человека должна была бы оказаться голова. Ситуация нравилась юноше все меньше и меньше, и, как он ни старался, голос сорвался. Джеймс и сам не мог сказать, каких усилий ему стоило не нажать немедленно на курок, всадить парочку «шипов» в это непонятно-что-такое. Для профилактики.
Шаг. И пять шагов до койки, до темной фигуры. Войдя в каюту, Джеймс потратил секунду-другую, чтобы убедиться, что никто не прячется по углам, и снова взял на прицел неизвестного, плавно — как ему хотелось надеяться — смещаясь от двери вправо. Теперь, когда он освободил дверной проем, в каюте стало светлее. Ненамного, но достаточно, чтобы определить, что перед ним не тэш’ша, и не серигуанин.
Человек.
Два шага позади. И четыре осталось. Здесь такой же прохладный воздух, как в его каюте, но… но в чем-то другой. Суше и как бы… старее. Почему-то много холоднее, чем он ожидал. Если, входя в каюту, его едва не трясло от напряжения, то сейчас он чувствовал, как кожа покрывается мурашками.
Три шага. И столько же еще сделать. Рдяная полоса света, растянувшаяся по полу каюты, обрела странную, тревожащую резкость, четкость, словно ее обрамлявшая темнота сжалась, уплотнилась по краям, подобрав вуаль полутеней.
Два шага. Вдвое больше за спиной. Атмосфера в каюте так спокойна, так неподвижна, что Джеймсу кажется, будто он наяву слышит легкий шорох молекул воздуха, ударяющихся об его одежду, кожу, волосы. Будто бессчетное множество песчинок, размолотых, растертых в мелкую пудру, пыль текут вокруг него.
Шаг. Последний из шести. Джеймса от коктейля из холода и напряжения колотило, трясло, ломило виски. Спрессованная, сконцентрированная почти до овеществления тишина как бы выдавливала из себя на грани инфразвука вибрирующий тремор десятка туго натянутых струн. Почти все краски, полутона исчезли, оставив в окружающем только два цвета: черный и красный.
Юноша замер у края койки, тщетно пытаясь разглядеть лицо человека. Не было заметно, чтобы его присутствие хоть как-то взволновало, встревожило незнакомца. Все та же расслабленно полулежащая фигура, вроде бы закрытые глаза, спокойно сложенные на животе руки. Больше — ни черт лица, ни деталей одежды, ни цвета волос — ничего нельзя разглядеть.
Джеймс открыл было рот, чтобы выкрикнуть еще одно, очередное предупреждение-требование, но внезапно для самого себя чуть наклонился и, направив «Шершень» в голову человеку на койке, дотронулся до тыльной стороны его ладони.
И не ощутил ничего. Пустоты как будто коснулся он.
Свет вспыхнул сразу и повсюду. Яркий, жгучий, слепящий, всепроникающий свет термоядерного котла бурлящего в недрах звезд, свет рождающихся и умирающих галактик смел черное с красным, затопил каюту, безумным шквалом вонзился в глаза…
В каюте было темно. Темно и прохладно.
Джеймс лежал на койке, взахлеб глотая холодный воздух, смаргивая текущий в глаза пот, и держа, давя рвущийся из глубины души испуганный крик, крик, с точной копией которого он проснулся в каюте «Корнуолла».
Он лежал, чувствуя, как исчезает, уходит странное, по-своему манящее ощущение остановившегося мгновения, мгновения, в котором осталось так и не сбывшееся обещание чего-то нового, неведомого и непонятного.
«Тинагра» начала и завершила гиперпрыжок.
Руку свела судорога. Морщась, никак не в силах отдышаться, он выдернул из захвата визор, и присоединил к разъему.
Визор включился мгновенно, как и положено надежной, отшлифованной десятилетиями повсеместного использования, модели. Джеймс не стал читать выдаваемые сообщения, сведения о необходимости скорректировать дату и время — закрыв глаза, он уронил руку и шепотом выплюнул проклятие.
