существа Адайра. Частью его силы, его мужества. Мужской энергии, которая должна коснуться отверстия в скале, как отверстия женщины. Мужское и женское, чтобы зародилась жизнь.
Я призвала свою силу, кожа у меня заблистала серебряным и белым сиянием, и как только моя магия коснулась магии Адайра там, где она легла на камень, из щели брызнула вода, полилась в треснутый кубок.
Кто-то сказал:
– Королева идет!
Адайр схватил меня за руку:
– Ты меня обманула!
Он вздернул меня на ноги, повернул лицом к себе – и вода выплеснулась из кубка ему в удивленное лицо, на голую грудь, потекла по телу чистыми светящимися струйками. Он отпустил меня, глаза широко распахнулись.
Кубок у меня в руках оказался вырезан из светлого дерева и отполирован до блеска. Дерево покрывали изображения плодов и цветов, и из дивного переплетения лоз и листьев выглядывали мужские лица. Там был не один зеленый бог, а множество – как в детской картинке-загадке. Другую сторону кубка украшало изображение женщины, волосы плащом струились у нее по телу. Рядом с ней бежала собака, а по другую сторону стояло дерево, все в плодах. Она улыбалась мне с резного кубка – мудрой, понимающей улыбкой, как будто она знала все, что только хотела я знать.
Дойл проговорил неуверенно:
– Королева ждет нас в своих покоях, Мередит. Ты готова?
Я снова опустилась на колени и увидела, что вода, чистая и свежая, льется уже в бассейн. Ворох листвы, годами скопившийся мусор делись куда-то. Бассейн оказался круглым углублением, выложенным гладкой речной галькой. Я погрузила кубок в воду, и она забулькала веселее, словно стремясь поскорее наполнить сосуд. Только когда вода потекла через край, прохладными пальчиками пробежала по рукам – только тогда я встала.
Я стояла, держа наполненный под самый край кубок, вода выплескивалась мне на руки, затекала под рукава жакета. Вода была полна силы, тихой, гудящей силы. Внутренним зрением я видела сияние силы в воде, и деревянный кубок светился у меня в голове белой звездой.
– Кому назначен этот кубок? – спросил Дойл.
– Той, кто нуждается в исцелении, хоть сама о том не ведает. – В голосе моем отдавалось сияние, исходившее от кубка.
– Я спрашиваю еще раз, для кого этот кубок?
Я ему не ответила, потому что он сам знал ответ. Все вокруг знали. Кубок предназначался Королеве Воздуха и Тьмы. Он ее очистит, исцелит, изменит. Я знала, что кубок – для нее, но станет ли она из него пить – не знала.
Глава 28
Андаис стояла посреди спальни, вся из лунного света и тьмы. Белая кожа королевы светилась, будто внутри ее тела взошла полная луна, разливая вокруг мягкое сияние. Волосы – как водопад чернее ночи; только когда я смотрела краешком глаза, в них вспыхивали светлые звездочки, а когда смотрела прямо – сплошная мерцающая чернота, непроницаемая для любого света, сердце самой глубокой, самой пустынной бездны. Та пустынная темнота, в которой нет ни тепла, ни жизни.
Три серых кольца ее глаз сияли, но приглушенно, словно не собственным, а отраженным светом. Как будто серые грозовые тучи, освещенные дальней зарницей. Широкое наружное кольцо было свинцового цвета небес, готовых вот-вот пролить свой гнев на землю, на всех нас.
Один взгляд ей в глаза заставил меня застыть на пороге. Магия Андаис светилась в них дыханием рока в ожидании жертв, и мне захотелось тут же повернуться и сбежать. Я хранила еще прикосновение оживившей источник магии, магии, которую мы с Адайром пробудили одним прикосновением. Но эти яркие, животворящие чары подернулись пеплом, стоило мне увидеть обезумевшие от силы глаза Андаис. В них и следа разума не осталось.
Я застыла, едва перешагнув порог, – боялась двинуться, боялась привлечь ее внимание. Вся моя новая сила, самоосознание, новооткрытая радость и любовь – все куда-то делось, я снова была ребенком. Испуганным кроликом, съежившимся в траве в надежде, что лиса меня не заметит. Я болезненно сглотнула – страх меня почти душил. Но лиса сейчас не на меня охотилась.
На маленьком подиуме в конце спальни, том, что обычно был занавешен от взгляда, стоял Эймон. Высокий и светлокожий, только черные волосы до пят укрывали его тело. Эймон разделял привычку двора к наготе. Я уже видела его нагим и увижу снова – если он переживет эту ночь. Нет, не красота Эймона заставила чаще биться мое сердце. И даже не орудия пытки, что висели на стене у него за спиной, будто нарочно развешанные – как в коллаже. Все дело было в словах королевы – и в его ответе ей.
– Ты мне препятствуешь, Эймон, мой консорт? – Голос Андаис был спокоен, слишком спокоен. Он не вязался ни с чем в этой спальне и с выражением лица королевы не вязался тоже.
– Нет, не препятствую, любовь моя, моя королева, но прошу. Ты убьешь его, если не остановишься.
Голос из-за спины Эймона взмолился:
– Нет-нет, не останавливайся!
– Он не хочет, чтобы я остановилась, – сказала Андаис и небрежно взмахнула рукой с кнутом. Кнут терялся на фоне ее черного длинного платья – пока она не взмахнула рукой, я его и не видела. Словно хорошо замаскированная змея: ее не видно, пока не нападет. Кнут глухо зашелестел по полу, когда королева шевельнула им вперед-назад. Рассеянный жест, от которого у меня волосы на затылке дыбом поднялись.
– Ты говорила, что ценишь его за то, что он долго выносит боль. Убьешь его сейчас – и ты не поиграешь с ним больше, моя королева.
