– В чем виновата?
Она едва не всхлипнула в голос.
– В том, что я переспала с этим... с этим лжесидхе.
Я не сразу поняла, о чем она говорит.
– Это ты о Шалфее?
Она кивнула, и тут уже слезы потекли. Не просто потекли – она уронила голову на светлую столешницу и разрыдалась так, словно душу выплакивала.
Я поставила чашку и подошла к ней. Не могла я спокойно слушать эти рыдания. Я их наслушалась уже за недели после смерти Гордона, но в последнее время она плакала реже. Чему я была рада. В сказках часто говорится о горькой доле несчастных смертных, влюбленных в нестареющих существ, но Мэви показала нам обратную сторону такой любви. Когда бессмертное существо влюбляется в смертного – бессмертному приходится хуже. Мы умираем, а они нет. Простая жуткая правда. Глядя, как Мэви убивается по Гордону, я думала, во что я влипаю, выбирая мужа-сидхе. Ведь кого бы я ни выбрала, рано или поздно он станет вдовцом. Этого не избежать. Не самая приятная мысль.
Я тронула ее за плечо, и она всхлипнула громче.
– Шалфей что-то тебе сделал? – спросила я, тут же поняв, как глупо это прозвучало.
Мэви подняла голову ровно настолько, чтобы окатить меня презрительным, хоть и заплаканным взглядом.
– Он ничего не может сделать принцессе Благого Двора, – прогундосила она.
– Конечно, нет, прости, что спросила. – Я потрепала ее по плечу. – Но если он не сделал тебе больно, почему же ты плачешь? Вряд ли секс был так плох.
Она зарыдала в голос, закрыв лицо ладонями. Кажется, она выкрикнула что-то вроде 'Он был чудесен', но слишком уж неразборчиво, чтобы я была уверена.
Я никак не могла понять, чем она так расстроена, но она явно страдала. Я обняла ее за плечи и прижалась щекой к волосам.
– Но если все было чудесно, зачем же плакать?
Она что-то ответила, но я опять не разобрала.
– Прости, Мэви, я не слышу, что ты говоришь.
– Не могло оно быть чудесно!
Хорошо, что она на меня не смотрела, потому что лицо у меня наверняка было совершенно растерянное.
– Ты впервые за целый век ощутила вкус плоти сидхе. Конечно же, это было чудесно!
Она отняла ладони от глаз и повернулась ко мне, так что мне пришлось шагнуть назад.
– Ты никак не поймешь, – сказала она. – Он не сидхе! Это обман, иллюзия – как та ваша яблоня, выросшая у меня в доме. Утром она развеялась.
– Та яблоня?!
Она кивнула.
Я не удержалась от недоверчивой гримасы:
– Но я ее трогала – листья, цветы, кору. Я запах вдыхала. Она была настоящая! Иллюзия может что-то скрыть или заставить принять один предмет за другой, но создать что-то на пустом месте иллюзия не может. Она должна отталкиваться от чего-то настоящего.
– Как правило, так. Но когда-то сидхе умели творить такие иллюзии, что о них можно было лоб расшибить. Ты, может, думаешь, что воздушные замки – это просто сказочки? Когда-то сидхе их строили. Мы могли творить предметы из ничего. Создавать из одной магии вещи не менее реальные, чем все на земле.
– Так, значит, дерево было настоящее, – медленно проговорила я.
– Настоящее – пока действовала магия. Если б оно успело дать плоды, можно было бы наесться яблоками. Именно так нас кормили волшебные животные: их было немного, но они возникали заново, когда их съедали.
– Я знаю, что подобные иллюзии возможны, но отец говорил мне, что способность их производить исчезла уже очень давно.
Мэви кивнула:
– Давно.
– То есть этот дар возвращается к нам вместе с прочей магией?
– Да. – Тут она улыбнулась довольно бледной копией той улыбки, что сверкала в сотнях блокбастеров за десятки лет до того, как появилось слово 'блокбастер'. Она взяла меня за руки. – Ты нам его вернула, Мерри, ты и твое волшебство.
– Нет, – покачала я головой. – Нет, не я – Богиня. Без ее божественной помощи я бы ничего не сделала.
– Ты слишком скромна, – сказала она.
– Может быть, – согласилась я и не удержалась, чтоб не добавить: – Впрочем, при таком дурном вкусе к одежде скромной быть нетрудно.
