содрогнулся всем телом, и поднял меня, еще не выходя. Встав на колени, он прижал меня к изголовью; я схватилась за деревянную раму, удерживая позу, в которой он вроде бы хотел меня видеть. Он кончил, но не упал. И доказал это, начав всаживаться в меня со всей силой, яростно сотрясая кровать — деревянная рама протестующе визжала, возмущенная насилием.
Я закричала от наслаждения, судорожно цепляясь за изголовье, а он вонзался в меня на всю глубину. Так глубоко, что стало больно, и боль подпитывала наслаждение, и наслаждение властвовало над болью, как Холод властвовал надо мной.
Отцепившись от подголовника, я процарапала ногтями по его белой коже. Там, где я расцарапала его до крови, сияние померкло, но не кровь там потекла. За моими ногтями протянулись синие светящиеся линии, окрашивая наши тела. На миг я увидела шипастую лозу, обвившую мою руку, а у Холода на груди проступил контур оленьей головы. Холод вздрогнул — рядом со мной, внутри меня, — а я раскрашивала его кожу своим наслаждением и его болью.
Он прижал меня к себе; я теперь видела сияющий знак у него на плече — я помнила этот знак, как и лозу у себя на предплечье. И теперь поняла, что проявившаяся не так давно, когда мы гостили в волшебной стране, татуировка несла тот же образ, что отражался у него в глазах.
Мы застыли на миг, прижимаясь к изголовью. Сердце у Холода билось так часто и сильно, что я чувствовала его стук щекой. Холод осторожно уложил меня на бок и лег сам, мы растянулись поперек кровати на немногих не слетевших на пол подушках.
— Совсем забыла, как ты бываешь великолепен, Холод.
Это не я сказала; голос раздался из зеркала. Мгновение назад я и пошевелиться не смогла бы, а тут сама не заметила, как села и судорожно вцепилась в простыни.
— Не прикрывайтесь, — сказала из зеркала Андаис.
Мы оба натянули на себя простыни.
— Не прикрывайтесь, сказала я. Или я уже вам не королева? — Тон был такой зловещий, что простыни мы отбросили. Все равно она видела наш финал; что толку теперь скромничать?
Холод закрывал меня собой, насколько мог. Я первая обрела голос и спросила:
— Чему мы обязаны твоим вниманием, моя королева?
— Я думала, что увижу с тобой Риса. Или ты соврала, что будешь с ним?
— Рис придет ко мне в свою очередь, моя королева.
Она смотрела только на Холода, словно меня тут и не было. Я тоже глянула на него. На теле стража от физического напряжения росой выступил пот, серебряная путаница волос роскошной драпировкой подчеркивала мужественную стать. Он был прекрасен. Прекрасен так, как даже из сидхе прекрасны не многие. Ирония судьбы: тот, кто в начале жизни вовсе не был сидхе, стал одним из прекраснейших наших мужчин. Впрочем, теперь, когда я знала, что его создала любовь — не стремление к силе, а беззаветная, самоотверженная любовь, я уже не удивлялась. Любовь всех делает прекрасными.
— Как ты на него смотришь, Мередит! О чем ты сейчас думаешь?
— О любви, тетя Андаис. Я думаю о любви.
Она презрительно фыркнула.
— Вот что помни, племянница моя. Если Смертельный Холод не станет твоим королем, я его непременно верну себе, и посмотрю, так ли он хорош, как кажется на вид.
— Он ведь был уже твоим любовником.
— Помню, — проронила она без особой радости.
Мне не удавалось понять ни выражения ее лица, ни интонаций в голосе. И вообще непонятно было, зачем ей так хотелось застать меня с Рисом — или она наоборот, хотела застать меня без него? Она искала повод отозвать Риса обратно в страну фейри? Зачем, если так? Он никогда не числился в ее фаворитах, насколько помнили те, с кем я общаюсь.
— Я вижу страх на твоем лице, мой Смертельный Холод, — сказала она.
У меня руки невольно напряглись, прижали его крепче.
— Ты взялась его от меня защищать, Мередит?
— Я готова защищать от опасности любого из моих людей.
— Но он для тебя не любой?
— Да, не любой, — сказала я, потому что другой ответ был бы ложью.
— Посмотри мне в глаза, Холод, — приказала она. Он поднял взгляд. — Ты меня боишься, Холод?
Он сглотнул пересохшим ртом и хрипло сказал:
— Да, моя королева, я тебя боюсь.
— А Мередит ты любишь?
— Да, моя королева.
— Он любит тебя, племянница, зато меня боится. Рано или поздно ты обнаружишь, что страх действеннее любви.
— Я не собираюсь на него «действовать».
— Когда-нибудь придется. Когда-нибудь ты обнаружишь, что вся любовь, которая есть в волшебной стране, не заставит любимого повиноваться тебе. Ты захочешь тогда пустить в ход страх, а ты слишком мягкотелая, чтобы пользоваться этим оружием.
— Меня действительно не боятся, тетя Андаис. Я знаю.
— Смотрю я на тебя и боюсь за будущее своего двора.
— Если будущим нашего двора станет любовь, тетя Андаис, то я за него рада.
Она еще раз глянула на Холода, как голодающий на тарелку с едой.
— Ненавижу тебя, Мередит. Со всей страстью.
Я сумела не сказать вслух того, что крутилось на языке, но помогло мне это мало.
— Твое лицо тебя выдает. Ну, скажи, что у тебя на душе, племянница. Я тебя ненавижу, Мередит. Что ты хочешь сказать в ответ?
— Я тебя тоже ненавижу.
Андаис улыбнулась с искренней радостью. С кровати у нее за спиной сняли все вплоть до матраса. Наверное, крови от пытки Кристалла было столько, что даже она в этом спать не захотела.
— Позову-ка я сегодня Мистраля. И сделаю с его мощным телом то же, что уже сделала с Кристаллом, Мередит.
— Я тебе не могу помешать, — сказала я.
— Нет, пока не можешь.
На этих словах зеркало опять опустело. Я смотрела в собственные потрясенные глаза.
Холод на зеркало не взглянул. Просто сполз с кровати и начал одеваться. Даже в душ сперва не пошел. Ему просто надо было срочно одеться, и я его понимала.
Он сказал, не поворачиваясь ко мне — слишком торопился как можно быстрей чем-нибудь прикрыться:
— Я тебе как-то говорил, что лучше умру, чем вернусь к ней. Я говорил серьезно, Мередит.
— Знаю, — сказала я.
Он принялся распихивать по местам оружие.
— И повторяю теперь.
Я потянулась к нему. Он поймал мою руку, поцеловал и улыбнулся так печально, как никогда в жизни.
— Холод, я….
— Если ты хочешь сегодня быть с Рисом, лучше бы выбрать другую комнату. Еще одного ее визита я бы не хотел.
— Так и сделаем.
— Я проверю, как там Дойл.
Он полностью уже был одет и увешан оружием. Высокий, красивый, ледяной и прекрасный. Мой Смертельный Холод, такой же надменный и непроницаемый, каким я его увидела в первый раз. Но теперь я хранила воспоминание о его исступленных, широко раскрытых глазах, когда он вонзался в мое тело. Я знала, кто находится под этой холодной, тщательно контролируемой оболочкой, и дорожила каждой черточкой настоящего Холода. Того мужчины, который полюбил крестьянскую девушку и отдал ради нее все, что было
