темная щетина, к досаде, самым откровенным образом напоминала о себе.
— Очень заметно? — спросил он Гаррика.
— Наконец-то у тебя появилась возможность откликнуться на новые веяния в моде и отрастить себе бороду.
— Не люблю я бороды.
— Нет, ты не любишь другое: что каждый хлыщ в городе уже успел отрастить себе бороду.
— И это тоже. Согласен с тобой. — Дэрвуд отступил от зеркала, чтобы в последний раз посмотреться перед уходом.
Вечерний наряд сидел на нем безукоризненно, хотя фасон его вот уж несколько лет как вышел из моды. Дэрвуд потянул за полы фрака, чтобы он удобнее облегал плечи, после чего повернулся к другу.
— Гаррик, скоро дело дойдет до того, что ты станешь спасать меня от моих же прихотей.
Гаррик поставил стакан на стол и поднялся.
— Не уверен, что твою женитьбу на Либерти можно отнести к прихотям.
— Кажется, ты к ней неравнодушен, — заметил Дэрвуд. У него все еще перед глазами стояла утренняя сцена: его лучший друг нежно держит за руку его жену. Дэрвуд почувствовал укол ревности. Как легко и непринужденно общаются между собой его законная половина и лучший друг, как быстро они нашли общий язык!..
— Угадал, — ответил Гаррик и пристально посмотрел на Дэрвуда. — Любой на моем месте был бы к ней неравнодушен.
— Но ведь она моя жена.
— Никто не спорит. Но со стороны может показаться, что ты относишься к ней не как к своей законной супруге, а как к секретарю. Интересно, где кончается одно и начинается другое, хотел бы я знать.
Эллиот замер на месте, так и не надев плаща.
— Что ты сказал?
— То, что ты слышал.
— Гаррик, если ты собрался соблазнить Либерти, обещаю, я тебя убью. Лучше даже не пытайся.
— Не волнуйся, у меня и в мыслях нет ничего подобного, — заверил его Гаррик. — Она мне просто нравится, если, конечно, не считать одной ее склонности, которая жутко действует мне на нервы.
— К чему ты клонишь, черт тебя побери?
— Она любит тебя. А это, должен признаться, меня ужасно раздражает в женщине.
Эллиот не верил собственным ушам. Господи, даже Гаррик и тот уже знает об этом. Нет, не видать конца его злоключениям. Но случись ему потерять Либерти, у него ничего не останется в этом мире.
— Не говори глупостей. У нас с ней деловое соглашение, и ничего более. Как только Либерти передаст мне Арагонский крест, она может быть свободной. Я не стану ее удерживать. Я получу то, что мне нужно, и мое отмщение Ренделлу свершится.
— И тогда ты будешь наконец-то счастлив?
— Естественно.
— А как же Либерти? — Гаррик даже выругался себе под нос.
— А при чем здесь она? — вопросом на вопрос ответил Дэрвуд.
— Значит, считаешь, Либерти только и мечтает получить пять тысяч фунтов и навсегда исчезнуть из твоей жизни?
— Но ведь это условие нашего договора. Мне кажется, она будет более чем довольна.
— Боже милостивый, Дэрвуд, ты и впрямь намерен погубить самого себя?
Слова друга неприятно поразили Эллиота.
— Не понимаю, к чему ты клонишь, Фрост.
— Ты столько лет всячески отгораживался от людей, что теперь робеешь признаться даже себе в собственных чувствах к женщине. И боишься, что Либерти непременно предаст тебя, точно так же как все другие.
Дэрвуд почувствовал, как бешено забилось его сердце, готовое выскочить из груди. Гаррик даже не догадывался, что страх предательства преследовал его, не давая ни минуты покоя, вот уже две недели. Впервые за пятнадцать лет бурливший в его душе котел успокоился, и вдруг на смену ему пришел страх, что Либерти лишит его того единственного, что было для него дороже всего в жизни.
— Не говори глупостей.
— Это я говорю глупости? Подумай сам — почему это последние две недели ты ходишь чернее тучи?
— Потому что кто-то угрожает моей жене. Покушается на ее жизнь. Извини меня, Гаррик, но тот инцидент порядком отравил мне жизнь.
— Однако отнюдь не потому, что ей якобы угрожал Брэкстон. Даже не потому, что тебе кажется, будто ее жизнь в опасности. А потому, Дэрвуд, что возомнил, то есть почему-то вбил себе в голову, что при первом же удобном случае она тебя предаст. Когда же этого не случилось — она согласилась отдать свой экземпляр «Сокровища», — это страшно напугало тебя. Ты ведь сам сказал, что Либерти ничего не стоило использовать эту книгу с выгодой для себя. Брэкстон охотился за этим томом, был готов заплатить сколько угодно, но твоя жена использовала эту книгу во благо твоей персоне, а не себе. И вот ты злишься на нее, потому что теперь к ней неравнодушен.
Дэрвуд подумал, что Либерти стала для него просто необходимой. Она была самой разной — противоречивой, упрямой и в чем-то наивной, но вовсе не той интриганкой, какой ему представлялась когда-то. Эллиоту тотчас вспомнился счет, который сегодня утром представил ему секретарь. За те несколько недель, что они стали мужем и женой, Либерти истратила на свой гардероб смехотворную сумму. На ливреи своих лакеев он истратил гораздо больше.
Дэрвуд почувствовал, что Гаррик не сводит с него изучающего взгляда.
— Насколько я понимаю, — Эллиот нервно прокашлялся, — ты собрался читать мне нотации на сей счет. Я тебя об этом не просил.
— Да. Мне кажется, ты продемонстрировал свое обычное упрямство и по этой причине кое-что проглядел. Либерти не безгласная вещь, Эллиот. Она живой человек.
— Человек, который некогда помогал Ховарду Рен-деллу, — произнес Дэрвуд и протянул руку, чтобы взять шляпу.
— Скажи, а давно ли ты был готов лечь в постель с кем угодно, даже с самим дьяволом, лишь бы приблизиться к намеченной цели? Подумай как следует, был ли у нее выбор.
— Выбор есть у каждого, — сказал Дэрвуд и надел шляпу. — Правда, чаще мы совершаем совсем не то, что нужно, и идем наперекор судьбе.
— Как ты сейчас, например.
— Послушай, Гаррик, признайся честно: что тебе от меня нужно?
— Чтобы ты разнообразия ради подумал о Либерти, а не о себе. Это, конечно, нелегко. Но, черт возьми, если хочешь выставить себя этаким правдоискателем, вспомни и о ее чувствах. Можно подумать, ты не знаешь, что будет с ней, когда она узнает о твоем намерении стереть с лица земли выстроенную Ренделлом империю.
Гаррик на мгновение смолк, глядя, как Дэрвуд надевает плащ.
— Либерти понятия не имеет, в каком состоянии тот оставил после себя дела. Если я ей скажу, она просто не поверит.
— Но ты хотел бы, чтобы все-таки поверила? Дэрвуд на минуту задумался.
— Не спорю, я отчасти приложил к этому руку, и не собираюсь идти на попятную, — осторожно произнес он и пристально посмотрел на друга. — А теперь я буду премного благодарен тебе, если ты прекратишь этот пустой разговор и прямо сейчас отправишься к Фуллертону. Мне надо еще кое-куда заехать, и потому я попросил бы тебя присмотреть за Либерти. Так мне будет спокойнее.
— Ты в этом уверен?
— Я лишь повторю то, что сказал. Только посмей волочиться за ней, и я вызову тебя на дуэль.
— Скажи, что я такого сделал, что ты сомневаешься в моей дружбе?
— Ничего, — был вынужден признать Эллиот, надевая перчатки. — Но я тебя знаю как свои пять пальцев, и меня не проведешь. Я знаю, когда у тебя глазки загораются. Ты хочешь ее.
— Как и ты. Дэрвуд стиснул зубы.
— Какая разница, чего я хочу?.. — раздраженно процедил он и вышел из комнаты.
Спустя двадцать минут карета Дэрвуда подкатила к портику лондонского особняка Аддисона Фуллертона. При мысли о том, что ему придется провести в этом доме целый вечер, Эллиот почувствовал боль в висках. Бомонд все это время только тем и был занят, что обсуждал его женитьбу на Либерти, и Фуллертон поддался искушению проверить выдержку Дэрвуда, как если бы не устоял перед выгодным капиталовложением. Дэрвуд не сомневался — все до единого ждали, когда же Либерти его покинет.
От этой мысли внутри у него все закипело. Нет, он своей собственности просто так не отдаст.
Еще никогда в жизни не был он столь одержим непреодолимым желанием обладать человеком. Объектом его страсти раньше были лишь неодушевленные предметы. И теперь он понял, почему его как магнитом тянет к Либерти. В свое время гнев и раздражение наполняли его кипучей энергией, столь необходимой для выполнения поставленных целей. Пока был жив Ренделл, вся энергия Дэрвуда была направлена против Хаксли. Когда же графа не стало, былой огонь начал постепенно угасать. По крайней мере мысль об отмщении больше не подстегивала Дэрвуда, не гнала его вперед. Подобно измученному голодом человеку, который думает только о еде, Эллиот не сумел обрести новый смысл жизни. И лишь теперь обрел его в лице Либерти Мэдисон.
Она полюбила его — воистину подарок судьбы.
С такими мыслями Дэрвуд собрал в железный кулак нервы и ступил в логово заклятого врага. Он тотчас отыскал глазами Либерти и, заметив ее, почувствовал, как в нем вновь мощной волной нарастает желание. На Либерти белое платье, украшенное бриллиантами. Темные локоны уложены, прическа подчеркивает красоту лица. Ее венчает золотая диадема, усыпанная драгоценными камнями. В этот момент Либерти была не просто неотразима, а божественно прекрасна и, что самое главное, принадлежит ему.
Заметив Дэрвуда, она озарилась улыбкой.
Со стороны могло показаться, что для нее нет ничего естественнее, чем, увидев Эллиота, через весь зал устремиться к нему с радостной улыбкой. И ничего страшного, что гости сразу настороженно притихли, ожидая, что произойдет дальше. И ничего страшного, что Аддисон Фуллертон не смог скрыть свой злобный взгляд. Главное, что Либерти одарила его улыбкой светской львицы. Дэрвуд отдал лакею плащ и шляпу и зашагал навстречу
