всех стеснений, в которых проходила вся их жизнь, а стеснения 494 эти во многих случаях были безобразные, антихристианские, грубые и, что особливо непростительно, часто глупые; крестьяне подняли усиленно вопрос о безземелии и вообще о их утесненном положении; чиновники, видя близко многие порядки в канцеляриях и систему протекции, развитую в царствование Николая II-го до гигантских размеров, стали против режима, которому служили; войско было взволновано всеми позорными неудачами войны и винило во всем совершенно основательно правительство, но кроме того с заключением мира явилось особое обстоятельство, внесшее большую смуту в войска, особенно оставшиеся в России: с заключением мира по закону нужно было отпустить всех, призванных на время войны, но так как в России войск оставалось очень мало, то их не отпускали, они начали волноваться, через это революционеры нашли легкий доступ в войска, в войсках начались вспышки непослушания, в некоторых случаях маленькие выступы в пользу революции с оружием в руках, поэтому многие думали, что на войска рассчитывать нельзя и боялись возвращения армии с востока.
Эта болезнь и вызвала проект Шванебаха оставить, по крайней мере, часть армии в Сибири и во всяком случае, задобрить их, объявив для них особую привилегию на получение сибирских земель...
Можно без всякого преувеличения сказать, что вся Россия пришла в смуту и что общий лозунг заключался в крике души 'так дальше жить нельзя', другими словами, с существующим режимом нужно покончить. А для того, чтобы с ним покончить, явились борцы действия и мысли во всех без исключения классах населения и не единичные, а исчисляемые многими тысячами. Большинство же, не двигаясь, совершенно сочувствовало действующим. Все объединились в ненависти к существующему режиму и только тогда, когда был не только поставлен, но и фактически проведен вопрос, чем ненавистное будет заменено (17 октября), было разрушено единение ненависти к существующему; явились партии, которые пожелали каждая перекроить управление по своему и затем - ожесточенная борьба этих партий, происходящая до ныне. 17 октября разрушило единение чувства ненависти к существующему, разбило борьбу, направленную лишь на 'существующий режим', на борьбу и ненавистничество партийное.
Со дня моего возвращения из Америки я ясно видел, что смута растет не по дням, а по часам, все усиливаясь и усиливаясь.
В конце сентября и начале октября она начала бить наружу фонтаном. Не говоря об окраинах, революция вырывалась наружу 495 всюду. Под моим руководством, в бытность мою председателем совета, составлена одним чиновником рукопись под названием 'Накануне 17 октября', - она находится в моем архиве (см. дополнения на ldn-knigi) . Начались усиленные забастовки почти во всех фабричных районах, затем, забастовали железные дороги. Наивный князь Хилков, начавший свою карьеру машинистом железной дороги, человек очень хороший, но рамолик (вообще, ему было бы уместнее оставаться железнодорожным служащим, нежели быть министром), пробрался в Москву, дабы там урезонить машинистов, так как центр, руководящий железнодорожными забастовками, была Москва. Он сам сел на паровоз и хотел повлечь за собою машинистов, но последние надсмеялись над его наивностью. Одним словом, в России наступил полный хаос.
Будучи в то время простым наблюдателем, я не располагаю сведениями о всех тех смутах, связанных с пролитием крови, которые в течение второй половины сентября и первой половины октября 1907 года (опечатка, правильно 1905 г.!; ldn-knigi) происходили в России, но ими были исчерпаны страницы всех газет.
В особенности же происходил полный хаос в суждениях газет и действиях правительства, которое в значительной своей части забастовало, а в другой кидалось из стороны в сторону; это последнее, главным образом, относится к генералу Трепову - диктатору, первому доверенному Его Величества. Как житель Петербурга, я могу более точно рассказать, что происходило в Петербурге. Фабрики были закрыты и рабочие проводили время в митингах, а затем, в хождениях по улицам; к массе рабочей примкнули, конечно, и так называемые хулиганы.
Высшие учебные заведения сначала служили местом революционных митингов, а потом они закрылись и большая часть студенчества проводила время также, как и рабочие. Печать вышла из всякого надзора и законопочитания. Городские железные дороги забастовали, вообще, движение по улицам в экипажах почти прекратилось, прекратилось также освещение улиц, жители столицы вечером боялись выходить на улицу, прекращалось и водоснабжение, телефонная сеть бездействовала, забастовали все железные дороги, доходящие до Петербурга. Государь с Августейшим семейством находился в Петергофе и сообщение с Ним производилось только на казенных пароходах.
Деятельность и нахальство противоправительственной власти росли ежедневно, всякие союзы и союз союзов ежедневно изрекали резолюции, все клонившиеся к подрыву власти и уничтожению существующего режима. Революционная пропаганда деятельно проникала в войска и находила адептов в отпускных, которые требовали, чтобы 496 их отпустили. В некоторых воинских частях происходили беспорядки, моряки совсем вышли из повиновения, постоянно проявлялись бунты в черноморском флоте (история с броненосцем 'Потемкиным', бывшая еще несколько месяцев ранее, просто баснословна). В Петербурге, морской экипаж, помещавшийся в казармах рядом с конной гвардий, взбунтовался и ночью пришлось его посредством военной силы арестовать и на баржах переправить в Кронштадт. В Кронштадте также было не благополучно, моряки постоянно производили смуту и проч.
Самым главным и опасным было то, что вся Россия была недовольна существующим положением вещей, т. е., правительством и действующим режимом. Все более или менее сознательно, а кто и не сознательно, требовали перемен, встряски, искупления всех тех грехов, которые привели к безумнейшей, позорнейшей войне, ослабившей Россию на десятки лет. Никто и нигде искренно не высказывался в защиту или оправдание правительства и существующего режима; разница была лишь та, что одни винили его за одно, а другие за совершенно противоположное. Одни указывали, как на виновных, на одних лиц, а другие на других. Самые крайние реакционеры до сих пор больше всех нападают на правительство и только в бесконечной своей подлости отделяют правительство от Монарха и то, когда говорят не между собою, а в открытую. Когда же они говорят в своей среде, многие из них хуже революционеров поносили Государя Императора и даже доходили до того, что строили глупейшие и подлейшие планы о возведении на престол других лиц, например, Великого Князя Дмитрия Павловича с регентшей Великой Княгиней Елизаветой Феодоровной, вдовой Великого Князя Сергея Александровича.
Некоторые из кадет желали видеть, если не на престоле, то в качестве президента республики, кадета князя Долгорукова, а некоторые черносотенцы не стеснялись в своем кружке выражать желание видеть на престоле тупоумную дубину, князя Щербатова. Конечно, все это из области анекдотов революции, умов без ума.
Многие, как прежде, так и теперь не понимают, что сила Царя, как и всякого Монарха, в своего рода таинстве - секрете, недоступном познанию людей, наследии - наследственности. В наследии Царской власти заключается сила Царя. Никто ближе не знает Николая II, как Царя, никто лучше меня не знает Его пороки и слабости, как 497 Государя, но тем не менее я по убеждению, как перед Богом, говорю, что не дай Господь, если что либо с Ним случится. Любя Россию, я ежедневно молю Бога о благополучии Императора Николая Александровича, ибо покуда Россия не найдет себе мирную пристань в мировой жизни, покуда все расшатано, она держится только тем, что Николай II есть наследственный законный наш Царь, т. е. Царь милостью Божьей, иначе говоря, природный наш Царь. В этом Его сила и в этой силе дай Бог, чтобы Россия скорее нашла свое равновесие. Покуда правительство есть правительство Государя, т. е., покуда Государь был неограниченный, покуда он, как теперь, будет Самодержавный и в России не будет парламентаризма, нападающие не на отдельные личные действия министров, а на их государственную деятельность, нападают тем самым на Императора. У нас же, к сожалению, часто самые крупные события происходили прямо по воле и действиям Императора, даже помимо министров. Самая война, открывшая брешь всей смуте и революции, произошла не по воле и желанию министров, а вопреки их воле и желаниям. Войны никогда бы не было. если бы Император не сделал все, чтобы она произошла; хотя Он предполагал, что Он может делать все, что хочет, и войны не будет, 'не посмеют'.
По возвращении из Америки и получении графского титула, ко мне приходила масса лиц меня поздравлять. С министрами я встречался только в комитете министров и совещаниях графа Сольского, но разговоров с ними, за исключением графа Ламсдорфа, о текущих делах не вел. С Треповым я раза два имел краткие разговоры, из которых усмотрел только то, что он, во что бы ни стало, желал удалиться. С графом Сольским я вел наедине беседы, он совсем ослабел, растерялся и только твердил: 'граф, вы только одни
