настоящего свидания с нею. Это рассердило актера Макса и довело его до бешеной ревности. Актер Макс был ненормальный и никуда не годный, он ревновал, как евнух, ко всем, а тут напрямик заявил, что начальник телеграфа домилуется до того, что станет на голову короче, если не пересядет!
Фрекен Клара закричала:
– Отстань, Макс! Я не выношу твоих противных синих рук!
– Что ты говоришь? – грозно спросил Макс.
– Мы все это говорим! – ответила фру Лидия и фрекен Сибилла.
Макс поднялся бледный, как смерть, и вышел из комнаты.
Словом, все было широко задумано и хорошо выполнено. Борсен потребовал ужин для компании; покушав, все опять пили. Борсен по-прежнему оставался невозмутимым. С уст его то и дело сходили возвышенные и оригинальные фразы, и он удивлял фрекен Клару тем, что говорил ей столько нежных и кровоточащих слов:
– Мои губы жаждут ваших уст, – говорил он, – мне приходится закусывать их, чтоб удержаться! Как вы себя чувствуете, фрекен Клара? Если в любви не подвигаешься вперед, то пятишься назад. Таков закон.
Принесли письмо, написанное пером и чернилами, оно было от актера Макса. Он спрашивал, можно ли ему вернуться в компанию. Борсен достал свой карандаш и хотел ответить.
– Нет, не карандашом, – сказала фрекен Сибилла, – Макс очень щепетилен на этот счет.
– Неужели карандаш не годится, чернильный карандаш?
– Чернильный, великолепно, ха-ха-ха, – захохотал кассир.– И ответьте, что если он придет, его, так и быть, потерпят.
– Нет, не так, – сказала фрекен Сибилла, – это его не удержит.
– А на это господин Макс не щепетилен? – спросил Борсен.
– Напишите, что я ушла, – предложила фрекен Клара.
– Ты воображаешь, что это по тебе он стосковался? – вскричали обе остальные дамы и начали спорить из-за негодного мужчины.
Но тут он сам появился в дверях, поклонился и спросил, разрешается ли ему войти.
– Натурально! – ответили все.
– Да, но ты, Клара, выгнала меня вон.
– Разве я с тобой говорила? – ответила Клара.– Ни слова. Здесь много народу, кроме тебя, Макс. Садись! Ты не ел?
Но тут кутеж зашел уже чересчур далеко, да и вечер был уже поздний. Фру Лидия и фрекен Сибилла, смеясь, пили друг у друга лекарства и никогда не испытывали такого облегчения. Тогда шеф в последний раз проявил благоразумие и сказал:
– Видите себя так, чтобы нам можно было сюда вернуться, прошу вас!
И вот тогда-то фру Лидии стало дурно. Сначала она подумала было упасть в обморок, но поневоле пришлось изменить обморок на тошноту и выбежать из комнаты.
Остальные продолжали сидеть за столом, Борсен в повышенном настроении и очень довольный. Он говорил, что хотел бы обладать фрекен Кларой, как дорогим бархатом и вышивкой, говорил, что она смотрит на него взглядом, от которого он погибает – ах! Это опять стало не под силу бедному Максу, и он скрежетал на них зубами.
Фрекен Клара вспомнила про кинжал, волшебное оружие.
– Не зубудьте завтра кинжал, господин Борсен!
– Не забуду!
Шеф предложил расходиться.
– Поблагодарим начальника телеграфа за эти забвенные часы, спасибо и ура!
– Я еще не ухожу, – сказал Борсен. Актер Макс застонал от ревности и спросил:
– Разве вы не слышали, что наш глава просил вас уйти? Но Борсен был стоек и велик и продолжал сидеть.
Казалось, будто он ожидал от этого момента чего-то важного, будто надеялся на какую-нибудь несдержанность в том или ином направлении.
Актер Макс растерянно выкатил глаза и обратился прямо к Борсену:
– Нас здесь семь человек, вы один, не можете ли вы подать нам хороший совет, как нам от вас избавиться?
Борсен продолжал сидеть.
– Пойдемте, прогуляемся! – предложила ему фрекен Клара.
Борсен сейчас же встал и вышел с нею.
Но кончилась и эта ночь, и занялся новый день, о, печальный день, с головной болью и множеством забот. Серьезность вступила в свои права, антрепренер и кассир вели ответственные разговоры. Труппа попала в беду, она застряла в Сегельфоссе, приехала сюда с пустыми руками и ничего не имела про запас. Ах, новые пальто стоили страшно дорого! Если бы они смогли расплатиться здесь, им, может быть, удалось бы получить бесплатные билеты на палубе до ближайшего театра.
