Ожидая ее, я заварил кофе и повесил нашу одежду на балконе. Чувствовал я себя совершенно здорово — курил сигарету и осматривал залитую солнцем комнату. В очередной раз я задумался над тем, каким образом этот фиктивный мир, которому фабрика снов придала форму трехмерного фильма, может столь верно подражать истинному окружению человека, давая ему полнейшую иллюзию во всех мелочах созданной здесь реальности. Стереоскопический образ обладал достоинствами материального совершенства: он был четким, ясным, цветным и красивым. Про себя я сравнивал его с миражом катастрофы. Чем была она? Предостережением? Пророчеством? Что делали бы мы в другом стереоне, если бы, несмотря ни на что, взрыв произошел, и если бы несомая термоядерным дыханием волна добралась бы и до берегов Капри?
Я не верил в силу рока, и только лишь потому вернулся на остров: только здесь, где находились террористки, за оставшиеся два дня я мог выявить правду, и здесь мне всего хватало для счастья, если не считать уверенности — как следует поступать дальше, чтобы разрешить, наконец, эту сложную загадку. До того, как Лючия вернулась в комнату, я позвонил Мельфеи. Тот меня успокоил и пообещал, что через два часа будет возле бассейна.
Лючия в купальном костюме выжимала мокрые волосы. Она была очень грациозной, и в свете дня выглядела совершенно не так, как в Сорренто.
— Ты помнишь, когда мы встретились впервые? — спросил я.
Она не колебалась ни секунды.
— В вагоне фуникулера, едущем в Марина Гранде.
— Там ты глядела на меня.
Девушка улыбнулась и подала мне кофе; затем она закурила. Я поставил чашку на стол.
— А та пожилая дама, которая ехала с тобой…
— Это моя мать.
— Так ты приехала сюда с матерью?
— Нет.
— Она приехала к тебе?
— Нет, Антонио. Мы живем на Капри.
— То есть как? Живешь с семьей здесь, на острове?
Лючия кивнула.
— И где же?
— Вон там. — Лючия вывела меня на балкон и показала на группу небольших домов на склоне. — Видишь ту розовую крышу на фоне белой стены?
Домик стоял в нескольких сотнях метров от гостиницы. Я был потрясен.
— И давно ты там живешь?
— Уже двадцать лет. Я родилась в этом домике. Отец построил его тогда, когда меня еще не было на свете. Родители тоже провели здесь всю свою жизнь.
— Странно. Я мне казалось, будто бы ты туристка. Но если у тебя на Капри семья и дом, тогда зачем ты платишь за номер в гостинице?
— Я уже не могу жить с матерью под одной крышей…
— Ты ее не любишь?
— Мне не хочется об этом говорить.
— Ну, если не хочешь…
Я вернулся в комнату и наполнил две рюмки. С самого начала нашей беседы я заметил, что Лючия говорит о себе без особой охоты. Приходилось вытягивать из нее слово за словом. Нет, это не имело смысла.
Я присел на кровати, выпил водку и уставился на пол. Выражение лица, наверняка, было обиженное. Помолчав какое-то время, Лючия села на ковер и заглянула мне в глаза.
— Ты на меня обиделся?
— Давай не будем об этом говорить…
— А ты и не должен. Послушай… — Лючия взяла чашку с кофе; когда она отпила, зубы стучали о край чашки. — Ты никому не скажешь?
Под давлением ее взгляда я опустил глаза.
— Клянусь.
— Даже и не знаю, как тебе это сказать…
— Зачем ты сбежала из дома?
— Мне не тринадцать лет, чтобы убегать. Просто-напросто, положила в сумочку пару мелочей и перебралась сюда. Так я сделала первый самостоятельный шаг. А теперь собираю силы перед долгим путешествием.
— И куда ты хочешь ехать?
— На континент. Я должна отправиться туда, потому что за последние дни атмосфера дома сделалась совершенно невыносимой. У матери вечно какие-то видения. Она боится моря. С самого детства она воспитывала меня в страхе перед ним. Мы давно уже перебрались бы на континент, если бы мать могла преодолеть страх перед плаванием. Нам никак не удается убедить ее войти на корабль. Как только она приближается к берегу, так сразу же представляет катастрофу. Точно так же она опасается и за меня, и потому ни разу не разрешила мне выйти в море. В это трудно поверить, но за двадцать лет я не видела ничего, кроме клочка земли на этом острове. До вчерашнего дня… Лючия помолчала. — Я даже и не знаю, когда это случилось. Во всяком случае, до того времени, как поехала с тобой в Рим, я никогда не была в Помпее или даже в Сорренто. Мать очень меня любит. Но под влиянием ее больного воображения я давно уже утратила уверенность в себе самой. Она забила мне голову своими представлениями, довела до того, что и у меня тоже начинают появляться похожие галлюцинации. Вскоре после того, как я перебралась в гостиницу, я своими глазами увидела то, о чем мне она столько раз рассказывала.
— В лифте?
— Откуда ты знаешь?
— Я тогда ехал с тобой.
— Тебя я не помню. В тот миг я была настолько перепугана, что не видела ничего, кроме того кошмара.
— И что же это было?
— Гигантская волна, цунами…
— Ты видела ее через стенку кабины лифта?
— В том-то и дело, что никакой кабины я не видела! У меня было такое впечатление, будто бы я вишу в пространстве, и передо мной вздымается гигантская, словно гора, стена воды, которую ничто не остановит от того, чтобы обрушиться мне на голову.
Я выпил водку, что была в рюмке Лючии. Приходилось молчать, ведь мои объяснения только заострили бы страхи девушки и ее неуверенность в завтрашнем дне.
— И воспоминания той волны мучают меня во сне и наяву, — продолжила девушка.
— Здесь ты занимаешь номер на одного?
— Нет. Я живу еще с одной девушкой. Ее зовут Катарина.
— А она кто такая?
— Я ее почти что и не знаю. Сюда она приехала из Рима. Нас поселили вместе, потому что гостиница переполнена.
— А еще каких-то других видений у тебя не было?
— Нет. Но за последние дни уже трижды у меня были провалы в памяти, пьяницы называют такие разрывами в биографии…
— Но ты точно была трезвой?
— Ты же сам знаешь…
— И как это выглядело?
— Первый раз — на рынке на Капри.
— Перед рестораном «Кампанилле», когда увидала меня там и выбежала навстречу?
— Ты тоже был там?
