чувствовал себя необходимым в своих собственных глазах и в глазах других — у него были важные дела.
Он не был однако черствым человеком, он жалел Мосса и продержал его в санатории дольше, чем следовало. Хорошо это было, или худо — но доктор Эйен никого не удалял, он был добродушный человек, и ему было больно поступать резко и делать кого-нибудь несчастным. Кроме того, санатория весьма дорожила всеми пансионерами, какие только у нее были.
Доктор пошел к Моссу подготовить его:
— Ну, дорогой мой Мосс, у меня есть наконец для вас хорошие вести.
Покрытое ранами лицо Мосса побледнело и поникло:
— Ага! Ну, ну.
— Да, все устроено. Надо сказать, что мое последнее обращение к ним было очень настоятельно.
Было очевидно, что новость сразила Мосса, как удар; он сказал:
— Да, да, благодарю вас. Но он глубоко упал духом.
— Это для вас самое лучшее, — сказал доктор, чтобы развеселить его: — вы будете там на всем готовом, в смысле пищи и питья, будете пользоваться самым лучшим врачебным надзором, товарищи у вас будут совершенно так же, как и здесь. А пройдет время, вы и опять здоровы будете, найдут какоенибудь средство, какую-нибудь прививку, наука в наши дни идет вперед гигантскими шагами.
— Когда мне надо уезжать? — спросил несчастный.
— Когда соберетесь. Время не имеет значения, дорогой мой, вы только поправляйтесь хорошенько. И, как я говорю, наука делает чудеса в наши дни, изобретут прививку и возродят вас к жизни.
Мосс пошел к своему приятелю Самоубийце и сел у него, как будто ничего не случилось. Со времени несчастного приключения при катаньи с горы они ежедневно и ежечасно спорили и бранились, принялись за это дело и теперь, и замечательно — бой качал Мосс, точно у него была потребность в этом.
— Вы тогда промочили сапоги?
— Когда?
— На горе тогда.
— Молчите! — ответил Самоубийца.
— Вы должны признать, что это было предательство с вашей стороны бросить нас одних с санями.
— Я потому ушел, что вы нежничали — язвительно ответил Самоубийца. — Противно было смотреть.
— Ха-ха-ха! — сказал Мосс. — А вчера вы говорили, что я намеревался убить фрекен.
— А вы скажите на милость, как же на самом-то деле было? Она вернулась домой полумертвая, вы ее принесли. Она и сейчас лежит.
— Нет, уж она встала и скоро будет по-прежнему здорова, — утешает Мосс.
— Во всяком случае вы изуродовали ее на всю жизнь, у нее теперь этот красный шрам на лице. Не всем так безразлично, в каком виде у них лицо, как некоторым.
Мосс промолчал.
— И шрам-то не прямой, а кривой, безобразный, и все потому, что у вас не было глаз, чтобы смотреть вперед и управлять. Этакая глупая история.
Это была жалкая ребяческая болтовня, товарищи были какие-то вялые, Мосс не в состоянии был собраться сегодня с духом для самой легкой стычки и сказал только — просительно сказал:
— Гоните шибче, я сейчас же за вами следом.
Так протянулось послеполуденное время, а в эти короткие дни начинало уже смеркаться около четырех. Самоубийца потребовал обычного похода в горы. За время своих частых прогулок они протоптали в снегу дорожку, и теперь, когда подморозило, идти было хорошо.
Они шли гуськом, Самоубийца впереди, Мосс сзади с падкой; казалось, точно он ничего не видит. Склонявшийся к вечеру день был ясен, полный месяц лежал наверху на своем синем шелку, точно золотая монета в сто крон, но на западе было несколько облачно. «Переменно» — стояло в качестве предсказания погоды: треугольник над четырехугольником.
Для Самоубийцы немудреное было дело взобраться на «Вышку», он натренировался, изо дня в день, без напряжения, постепенно упражняясь в ходьбе, сделался неутомим и начал становиться непозволительно здоровым. Он издевался над Моссом, нащупывавшим дорогу палкой и отстававшим.
— Что это вы сегодня в кожаной шапке? — сказал он.
Мосс объяснил, что купил меховую шапку у инспектора, чтобы ушам было тепло.
— А вам-то что до этого? — спросил он.
— Сколько вы за нее дали?
— Пустяки. Шестьдесят ёре. Для меня она достаточно хороша.
— Я бы в такой не стал ходить.
— Ну да, — ответил Мосс, — вы наверное хотите повеситься с голой головой, чтобы не было позорного убийства.
— И желчи же у вас, несмотря на то, что у вас пол-лица изъедено!
Мосс сильно отстает, и Самоубийца далеко уходит от него вперед, прежде чем замечает, что он один. Он видит, что Мосс щупает палкой, и кричит ему:
— Это пустяки, это только тот маленький провал, шагайте через него!
— Меня снег слепит, — отвечает Мосс. — Где вы? Самоубийца вынужден вернуться назад и нетерпеливо восклицает:
— Что еще это за выдумки? Вы каждый день тут ходили через эту расселинку.
— Помогите мне немного, протяните мне руку.
— Терпеть не могу подавать вам руку, — отвечает Самоубийца, — уж примиритесь с этим. Вы весь в ранах со всех сторон. — И он с большой неохотой помогает Моссу перешагнуть через расселину.
— Не понимаю, — говорит Мосс, — предметы стали какие-то неопределенные, так неясно кругом меня. Это что, камень? — спросил он, стуча по нему палкой.
— Ну, понятно.
— И мне кажется, он серый. Все-таки я еще настолько вижу.
Самоубийца не может не понять, что дело очень плохо, он говорит:
— Очевидно ваша слепота довольно проблематична. Идем дальше!
Они карабкаются выше и выше. Но Самоубийца замечает, что его спутник не видит верного направления, то и дело сбивается с тропинки и падает, поднимается потом опять и ковыляет дальше.
— Удивительное дело, — говорит Мосс, — я отстал внизу, потому что как будто не видел ничего.
— А теперь лучше видите?
— Гораздо лучше, значительно лучше, это меня немного снег ослепил. — Но он продолжает часто падать и наконец сваливается вниз лицом. — Это я споткнулся о что-то, — оправдывается он тотчас же. — Конечно, я не так хорошо вижу, как раньше, нечего говорить. Это что за куст? Березка? Вот ведь я вижу.
— Вы хотите сказать, ольха.
— Ха-ха-ха! — говорит сконфуженно Мосс, — ну, да, я хотел сказать: ольха.
Они поднялись на «Вышку» до того места, до которого поднимались обыкновенно, и сели отдыхать, каждый на свой камень. По месяцу прошло облако.
— Я не понимаю, чего я хожу на эти прогулки, — заговорил Мосс.
— Вероятно, по той же причине, что и я, — ответил Самоубийца. — Для здоровья.
— Здоровье? Я достаточно здоров для того, что мне нужно.
— Говорят, наоборот, что ваше дело плохо, что у вас какая-то опасная болезнь.
Мосс ответил громким насмешливым хохотом и сказал:
— Вздор, докторская болтовня!
Он еще держался бодро, но прошло еще несколько минут, и он уже не мог больше так вызывающе смеяться. Самоубийца почувствовал что-то подозрительное в том, как он шарил вокруг, ища палку, поставленную им подле себя.
