— Пойдемте-ка лучше домой, — сказал Самоубийца вставая.
Мосс ответил, продолжая сидеть:
— Месяц-то как ярко светит! Месяц в эту минуту был закрыт.
— Да, я еще это вижу. Идите вы вперед, я еще немножко подожду.
— Нет, тогда я тоже подожду.
Они посидели еще несколько времени, и Самоубийца сказал опять:
— Ну, идем теперь.
— Что вы хотите? — спросил Мосс.
— Чего я хочу? Домой идти, конечно.
— Слышите, идите вперед. Можно ли быть таким дураком, вы хорошо видите, что я не могу идти.
Самоубийца сказал, подумав:
— Ну ладно, я пойду. Но и вы тоже пойдете.
— У вас фантазия разыгралась больше, чем у меня, я это слышу, — ответил Мосс.
— Молчите, вы! — закричал Самоубийца, взяв его за плечо. — Мне нужно, чтобы вы были со мной, это для меня необходимо.
— Это вдохновение у вас не удержится, можете идти. Передо мной сейчас просто-на-просто черно все, как сажа.
— Вздор! — прервал его Самоубийца. — Я хочу сказать, что и передо мной сейчас темно, черно, как сажа.
— Этому я не верю.
— Не верите? Ну, я подробно докажу вам это в то время, как мы пойдем.
Он поднял товарища на ноги, взял его за рукав ульстера, и началось обратное странствие. Дело шло понемножку. Вот они опять внизу, у расселины. Тут Мосс делает неверный шаг и проваливается. Довольно много времени уходит на то, чтобы вытащить его. После этого они садятся отдохнуть.
— Можете думать обо мне наихудшее и испытывать ко мне отвращение, — произносит Мосс, — но я прямо говорю: я не вижу. Вероятно, ночь сейчас.
— Нет, это значит, что вы, должно быть, ослепли, — сказал Самоубийца.
— Как раз то самое, что и я думаю, — согласился в свою очередь Мосс, кивая головой. — Обнаруживается, что я прав.
— Ну, уж, действительно, тут хвастать нечем, — заметил Самоубийца.
— Нет, именно, — ответил Мосс. — Я мыслил совершенно правильно, а это тоже нечто такое, чего нельзя отрицать. Что верно, то верно.
— Знает доктор, что с вами?
— Разумеется. Он уже давно сказал, что мне надо уехать. Он устроил мне место в госпитале.
— Давно? Отчего же вы не уехали? Мосс молчит.
— Не понимаю, как это вы не уехали. Мосс ответил с возрастающей горечью:
— Вы невероятно смешны. Почему вы сами не уезжаете? Вы чем больны? Вам самому надо в больницу, вы же душевнобольной.
— Вовсе нет.
— Нет, да. И какое вам дело до моей болезни, что вы все разнюхиваете?
— Я не сумасшедший, — это только состояние подавленности от душевных огорчений.
— Ха-ха-ха, повторите-ка еще раз! Как будто бы огорчения бывают телесные. Вы хотите вешаться, вам надо в больницу под присмотр. Разница между вами и мною та, что вам надо выдержать испытание для приема, а мне этого не надо. Вы еще должны доказать, что вы душевнобольной.
Молчание.
— Я устал тащить вас, но я должен доставить вас домой, — безжалостно говорит Самоубийца, поднимая за собой товарища. Они спускаются на ровное место и опять останавливаются. Мосс обтирает рукавом ульстера пот со лба, у него в высшей степени подавленный вид. — В последний раз тащу вас с собой, да будет это вам известно, — заявляет Самоубийца.
— Да, потому что я завтра уезжаю, — отвечает Мосс.
— Это хорошо!
И опять трогаются. И в то время, как они идут, Самоубийца вдруг спрашивает:
— Так завтра? Вы завтра уезжаете?
— Да, завтра.
— Очень уж что-то скоро. Но мне это все равно. Мосс не ответил.
— А подумали вы в конце концов о том, что со мной будет? Нет, конечно.
— С вами? С вами все то же самое.
— Ну да, вот оно и видно, чего стоит ваша религия!
— Вы будете совершать тут каждый день прогулки пешком и доказывать вашу непригодность к жизни. Вы воображаете, что очень важно, что вы где-то находитесь, сидите и щурите глаза, и погружены в мрачные мысли, и не делаете ничего, ни худого, ни хорошего. Но нет же. Господи, боже мой, вы ничего полезного не создаете этим, ничего не предвозвещаете, ни общего блага никакого не достигаете: ни хлеба насущного для какого-нибудь воробья, ни рассказа о приключениях для ребенка.
— Молчите! Это вы повторяете только, что я говорил, и что вы наизусть выучили.
— Да, верно, вы говорили это обо мне.
— Что-то в вас есть мелкое и жалкое, — сказал Самоубийца. — Вы подбираете вещи, которые слышите, то, что выбрасывают другие. Поймаете какие-нибудь два слова и ходите потом и бурчите: самоубийство посрамляет убийство. Хорошо, что вы уезжаете, я давно уже устал от вас. Я слышал о человеке, который захотел убить свою жену — в которую между прочим был влюблен при этом, но оставил это до другого раза. Ну, а потом он сам хотел застрелиться.
— И с тем сказке конец.
— Нет, там был ребенок. Я слышал, что у них был ребенок.
Приятели шли некоторое время молча. Потом Мосс сказал:
— Да, плохо жить на свете!
Этот маленький шаг навстречу покончил было с Самоубийцей, но он откашлялся, подтянулся, и сказал отстраняющим тоном:
— Что вы в этом смыслите? Молчите, пожалуйста, вы и говорить-то отчетливо не можете.
Они опять некоторое время помолчали. Мосс снова растянулся, так и что и лицо его было в снегу.
— Вы разве ничего больше не видите? — спросил Самоубийца.
— Немножко вижу. Но меня снег ослепил.
— Вы неизлечимы?
— Я? — звенящим звуком спросил Мосс и остановился. И тут вдруг, как будто и его упорство изменило ему, он весь как-то перегнулся вперед, точно все тело его хотело ответить: да. В следующее мгновение он снова выпрямился и ответил:
— Вы, кажется, намерены не возвращаться домой сегодня вечером?
Когда они уже подходили к санатории, Мосс жалобно спросил:
— Далеко еще?
— Нет. Разве вы и огней не видите?
— Ну, конечно, вижу огни. Я так только спросил. Самоубийца остановился и каким-то чужим голосом сказал:
— Если бы вы могли — я говорю только на тот случай, если вы можете — тогда…
— Что такое?
— Что такое? — коротко и сердито передразнил Самоубийца. — Сами могли бы сообразить! Я хочу только сказать, что я, с своей стороны, не знаю этого. Возможно, что это вам поможет, мне оно никогда не помогало — богу помолиться. Я вам не советую и не отговариваю вас.
— Богу помолиться? — растерянно спросил Мосс.
— Ну что? — набросился на него Самоубийца. — Или вы слишком велики для этого?
Мосс хорошо слышит, что сталось с бодростью его приятеля, слышит, что приятель близок к
