Никто не ответил. Одну из девушек послали в его комнату, его там не было. Фрекен д'Эспар объяснила, что сегодня утром она встретила господина Магнуса, он был одет по-дорожному и сказал, что уезжает на короткое время в Христианию.
— Я всегда говорил, — вскричал адвокат, — что мы без вас существовать не можем, фрекен д'Эспар! Позвольте чокнуться с вами!
Новый триумф и новая зависть.
Но в общем не было за столом приподнятого настроения, по всей санатории лежала печать скорби. Адвокат указывал на пустое место инженера и покачивал головою, никто громко не разговаривал: адвокат, как хозяин, был очень благодарен фрекен д'Эспар за то, что она немного оживляла всех, она не давала дамам, сидевшим за соседним столом, смутить себя.
После обеда они удалились в пустую комнату, где она написала бумагу. Она очень ловко объяснила, что господин Флеминг был отцом ее ребенка. Она понимала также, что нужно свидетельство врача о том, что ребенок был доношенный, и она достала это свидетельство. Да, все шло блестяще; она была великолепна, несравненна; в конце концов она без церемоний удалилась с господином Флемингом в его комнату, словно она получила или сама взяла разрешение. Немного на нее влияло, конечно, и вино.
Господин Флеминг пошел проводить ее домой.
Не успели они далеко отойти, как встретили двух дам из санатории, успевших уже совершить послеобеденную прогулку. Господин Флеминг вежливо поклонился и они пошли мимо. Фрекен д'Эспар глядела, не предчувствуя ничего дурного:
— Боже, как им завидно, что вы со мной!
У сарайчика она рассталась с господином Флемингом. Они решили, что на следующий день он пойдет к пастору; она по-прежнему была предусмотрительна и указала ему на разные мелочи, на которые он должен был обратить внимание пастора:
— Сделайте все, как можно лучше, — сказала она, до свидания!
Они удалились на несколько шагов. Вдруг из сеновала выскочил Даниэль:
— Теперь уж пусть сам дьявол!.. — вскричал он, и в следующее мгновенье его тяжелая рука легла на плечо господина Флеминга. У Даниэля ни кровинки в лице не было, и господин Флеминг тоже побледнел. Даниэль заговорил, захрипел:
— Теперь вы уедете, убирайтесь прочь! Чего вам здесь надобно? Вы должны сейчас же уехать и чтобы ноги вашей здесь больше не было! Поняли, что я вам говорю?
— Потише!.. — начал было господин Флеминг. Даниэль не слушал, он ржал, как лошадь и встряхивал господина Флеминга; поспешно подбежала фрекен, она слышала грубую ругань и страшные угрозы:
— Я тебя, как соплю, скручу! Я тебе прострелю череп пулею!
После этого господину Флемингу оставалось только уйти. Даниэль смотрел ему вслед, подскакивая на месте, стукал в воздухе кулаками друг о дружку и кричал ему в догонку:
— Сегодня же вон отсюда! Заметь себе это!
Он обернулся и увидел фрекен; после того, что он сделал, он самому себе казался храбрым и сказал:
— Пусть только попробует снова прийти сюда! Итак, он не дрался, не кусался, он говорил с нею, как человек, и она ободрилась:
— Так обращаться с больным! — с упреком сказала она.
— Ты сказала, что он уехал? — строго спросил он.
— А ты лежишь и подслушиваешь, — ответила она; но не смела сделать ничего другого, только принялась снимать с него соломинки; она по опыту знала, что ей следует касаться его руками.
Он стряхнул ее с себя, но смягчился и объяснил ей, что он и не думал подслушивать, но к нему пришли и предупредили его…
— Да, тут сейчас прошли две дамы, это они насплетничали, я это знаю, мы встретили их.
— Я дойду, может быть, до того, что убью его, — сказал он.
У фрекен вдруг вырвалось:
— Да, да… Прости, пожалуйста.
То было так необыкновенно, так неслыханно с ее стороны, что совершенно сбило его с толку, и он только сказал ей:
— Поторопись теперь домой, к ребенку. Марта попоила его молоком, но…
— Хорошо; прости! — повторила она, пока они шли. Пока они не пришли домой и не уселись, они оба молчали; но тут она снова взялась за дело:
— Он поручил мне спросить тебя, не хочешь ли ты еще строиться? Не хочешь ли построить большой дом.
— Строиться?
— Тогда и ты мог бы иметь пансионеров и зарабатывать деньги.
Даниэль в высшей степени замешательства:
— Что вы сговорились с ним, что ли?
— Да. И тогда он помог бы тебе деньгами.
— Я знаю только одно, — задумчиво сказал Даниэль, — он должен уехать.
— Да, тогда он уедет.
Все было непонятно для Даниэля, и он стал догадываться:
— Значит он хочет это сделать для тебя?
— Да.
— А после этого уедет?
— Да.
— И ты хочешь, чтобы мы принимали здесь пансионеров?
— Да, — ответила фрекен, — то есть при этом имелось в виду, что я с ним уеду.
— Что? — вскричал Даниэль.
— Что ты, понимаешь ли, отпустишь меня. Почему ты кричишь так!
Даниэль приподнял руки вверх и опустил их:
— Мне кажется, вы оба с ума сошли!
— Не знаю, имеешь ли ты основание так говорить, — упрямо сказал она. — Ты всегда можешь взять себе другую жену, если у тебя будет здесь целая маленькая санатория. Ты будешь тогда богатым человеком.
Он вскочил с места и, бешенный, изогнувшийся, стоял перед нею. С минуту казалось, что он бросится на нее, потом он сказал:
— Я думал, что предупредил тебя, чтобы ты не смела больше говорить об этом!
— Да, — сказала она.
Он постоял некоторое время, затем вышел из комнаты.
Он быстро сбегал к ручью и обратно — она видела, как он пробежал мимо окна — и, вернувшись, пришел снова в комнату.
— А не можем ли мы заявить, что во вторник на будущей неделе мы повенчаемся? — спросил он.
Она, очевидно, не видела больше никакого выхода, и ей было безразлично, будет ли он драться, кусаться, убьет ли он ее:
— Конечно, мы можем это заявить, — с ожесточением ответила она, — но из этого ровно ничего не выйдет!
Он старался говорить с нею серьезно и приходил в ярость, грозил и ругался, и все это ни к чему не привело, теперь он был так потрясен, что даже онемел. Он опустился на скамейку и закрыл лицо руками.
— Ты должен же понять, что это становится для нас всех невозможным, — сказала она.
— Что могу я понять? — спросил он. — Для меня-то это невозможно!
Ей казалось, что все это вовсе не так страшно для него — и раньше случалось же, что жених с невестою расходились.
Что это, у нее совсем мозгов нет, она ничего не понимает? Его раз уже обманули, и больше это не должно повториться, а то что же все скажут! Он из хорошей семьи и не заслуживает, чтобы она в течение
