— В Александровскую общину. Я сам там служу, и начальство поручило мне подыскать нужных людей.
Черец вручил дворнику свой адрес.
На другой день дворник послал к нему своего знакомого крестьянина Егора Дмитриева Молчанова. Наниматель принял его очень любезно. Ласково спросил: есть ли у него залог?
— Какой у меня, батюшка, залог?.. Нельзя ли как-нибудь обойтись без него?
— Делать нечего, как-нибудь обойдемся. Только вы потрудитесь приготовить на книжку и кое-какие мелкие расходы.
— На какую же это книжку?
— На такую, по которой у нас все живут.
— А сколько?
— Пять рублей.
— У меня три рубля последних. Если нужно, возьмите.
Черец взял трешницу и уже больше не показывался
на глаза Молчанову. Озадаченный таким исходом дела, последний заявил о случившемся полиции.
По справкам оказалось, что Черец систематически занимался обиранием бедняков под предлогом дать им выгодные места. По показанию на суде Наумова, швейцара номеров Соловьева, к Черецу каждый день являются бедняки и со слезами просят возвратить им взятые обманно деньги. Черец же приказывает таких лиц выгонять без всяких рассуждений.
— Сколько мне пришлось за время его житья у нас, — вздохнул Наумов, — выслушать проклятий, призываемых на его голову, — бездна!
— А он что же отвечал им?
— А он и в ус не дует. Говорит: «На то и щука в реке, чтобы карась не дремал».
На суде виновность Череца была выяснена во всей наготе. Мировой судья Сухаревского участка приговорил его к трем месяцам тюремного заключения.
Присяга помогла
В конце октября 1891 года на съезде мировых судей Москвы обвинялся купец Евстафий Яковлев Кознин в нанесении побоев запасному унтер-офицеру Илье Федорову Сидельникову. Последний в продолжение некоторого времени служил у Кознина в конторщиках. Малое вознаграждение, получаемое им за труд, и кое-какие другие причины побудили Сидельникова в день события просить у своего хозяина увольнения.
— Что это еще за новость? — сердито спросил его Кознин.
— Из-за денежных расчетов. Жалованья немножко маловато мне положили.
— Ага, вот оно что! Значит, хочешь прибавки? Изволь… Зайди в кладовую.
Сидельников, не подозревая ничего дурного, пошел за хозяином. Не успела затвориться за ними дверь, как Кознин, действительно, принялся прибавлять ему. Только не жалованья, а синяков имевшейся у него в руке палкой.
Поднявшийся вследствие этого шум привлек внимание остальной прислуги.
— Что такое случилось? — спрашивали некоторые в недоумении.
— Чему же больше случиться? Небось, «сам» кого-нибудь из нашего брата разрисовывает. Ему не впервой, — отвечали более знакомые с привычками своего хозяина.
Крики «Караул! Помогите!» побудили некоторых попытаться приоткрыть дверь кладовой, откуда выскочил весь окровавленный Сидельников. За ним следом вышел и хозяин. Повелительным жестом он заставил стоявшую в испуге прислугу расступиться по сторонам.
— Прибавил я ему. Да, кажется, мало. Получай, братец, еще новую прибавочку!
С этими словами Кознин нанес новый удар по голове Сидельникова.
Привлеченный к ответственности, Кознин не признал себя виновным.
— Зачем я его буду бить? У нас всегда расчеты ведутся по-хорошему.
— Не выдумал же Сидельников всю эту историю, — обратился судья к обвиняемому.
— Конечно, измыслил.
— Для чего же?
— А чтобы нанести нашему купеческому званию посрамление. Вон, спросите свидетелей. Что они знают? Ничего! А ежели что-нибудь буйственное с моей стороны было, то, небось, не поглядели бы, что я их хозяин, все рассказали бы.
Действительно, опрошенные свидетели отозвались полным незнанием случившегося. Ввиду этого мировой судья Арбатского участка вынес Кознину оправдательный приговор. Кознин даже ходатайствовал перед судьей о признании обвинения недобросовестным. Но ему было в этом отказано.
Этот приговор со стороны Сидельникова был обжалован в съезде мировых судей, где свидетели, спрошенные под присягой, все до одного изменили свои показания. Они подтвердили факт дикой расправы, учиненной Козниным над Сидельниковым.
— Почему же вы у мирового судьи это не показали? — спрашивал председатель по очереди каждого свидетеля.
— Хозяин очень просил показать так.
— Ну а теперь не просил, стало быть?
— Как не просить — просил. Да ведь здесь совсем другое дело. Не нарушать же нам из-за его милости присягу.
Ввиду такого инцидента Кознин пришел в большое замешательство.
— То есть, как же это такое?.. Вы не верьте им, господа судьи, они говорят здесь чистейший вздор.
— Может быть. Но мы обязаны верить не вам, а свидетелям.
— Ах ты, грех тяжелый! Как же мне теперь быть?
— Я бы вам советовал помириться, — ответил председатель.
— Что ж, мы это можем. Вот только бы Илья Федорович пожелали.
— Теперь Илья Федорович, — огрызнулся Сидельников, — а когда бил, даже Илюхой не называл.
— Что ж поделаешь. Обанкрутился, значит, немножко в характере, — горестно вздохнул Кознин.
После недолгих препирательств стороны помирились на 75 рублях, которые Кознин тут же и отдал Сидельникову.
Кража подушки
У мирового судьи Мещанского участка господина Матерна в начале ноября 1891 года судился за кражу подушки из извозчичьей пролетки, принадлежавшей содержательнице заведения легковых извозчиков Василисе Соболевой, цеховой Николай Иванов.
— Признаете ли себя виновным? — спрашивает судья.
— Помилуйте, мне воровать совсем не к лицу.
— Положим, воровать и всем нехорошо. Но вы, кажется, этим «не к лицу» хотите что-то нам сказать?
— Оно понятное дело, воруют люди, у которых ничего такого не имеется. А мы — слава тебе господи! — не обижены талантами и другого порядка.
— Что же это за такие таланты вы имеете?
— То есть, как бы вам сказать… У меня, все говорят, очинно хороший голос, и я пою-с и даже довольно часто.
