XXI
Полак делает решительный шаг
Я всегда жалел, что мне, организовавшему колонию в Фениксе, самому приходилось бывать в ней только наездами. Первоначально моим намерением было постепенное освобождение от адвокатской практики и переезд на постоянное жительство в колонию, где я буду добывать себе пропитание физическим трудом и обрету радость и удовлетворение в служении ей. Но этому не суждено было сбыться. Жизненный опыт убедил меня, что в планы человека сплошь и рядом вмешивается бог. Но вместе с тем я убедился и в том, что если поставленная человеком цель — поиски истины, то независимо от того, осуществляются его планы или нет, результат никогда не разочаровывает, а часто бывает даже лучше. Оборот, который независимо от нас приняла жизнь в Фениксе, и случавшиеся там непредвиденные события, конечно, нисколько не разочаровывали, хотя трудно сказать, было ли все это лучше, чем то, на что мы первоначально рассчитывали. Чтобы каждый из нас получил возможность добывать себе пропитание физическим трудом, мы разделили землю вокруг типографии, на участки по три акра. Один из них достался мне. На этих участках мы построили себе домики, вопреки первоначальным намерениям, из гофрированного железа. Мы предпочли бы глиняные хижины, крытые соломой, или же кирпичные домики, напоминающие крестьянские, но это оказалось невозможным. Они обошлись бы дороже, а постройка их потребовала бы больше времени, а всем хотелось устроиться поскорее.
Редактором продолжал оставаться Мансухлал Наазар. Он не одобрял моего нового плана и руководил газетой из Дурбана, где находилось отделение «Индиан опиньон». Наборщиков мы нанимали, но мечтали, чтобы каждый член колонии освоил набор, этот наиболее легкий, но, пожалуй, и самый скучный из всех типографских процессов. Тот, кто не умел набирать, стал учиться. Я до самого конца тянулся в хвосте. Маганлал Ганди превзошел нас всех. Он стал искусным наборщиком, хотя до этого никогда не работал в типографии, и не только достиг мастерства в этом деле, но, к моей радости и удивлению, скоро овладел и всеми другими видами типографских работ. Мне всегда казалось, что он не отдает себе отчета в своих способностях.
Едва мы устроились в своих новых домиках, как мне пришлось покинуть только что свитое гнездышко и уехать в Иоганнесбург. Я не мог допустить, чтобы работа там надолго оставалась без присмотра.
По приезде в Иоганнесбург я рассказал Полаку о предпринятых мною важных переменах в жизни. Радость его была беспредельной, когда он узнал, что чтение книги, которую он мне дал, привело к столь благотворным результатам.
— Можно ли и мне принять участие в этом новом начинании? — спросил он.
— Конечно, можно, — ответил я, — если вы хотите примкнуть к колонии.
— Я готов, — сказал он, — если только вы примете меня. Его решение привело меня в восторг. За месяц он предупредил своего шефа, что оставляет работу в «Критике», и сразу же по истечении этого срока переехал в Феникс. Будучи человеком очень общительным, он быстро завоевал сердца всех обитателей Феникса и скоро стал членом нашей семьи. Простота была свойством его натуры, и он не только не нашел жизнь в Фениксе непривычной или трудной, но, наоборот, почувствовал себя там как рыба в воде. Однако я не мог позволить ему оставаться там долго. Мр Ритч решил закончить свое юридическое образование в Англии, и для меня было просто немыслимо вести одному всю работу в конторе. Поэтому я предложил Полаку место стряпчего в своей конторе. Я думал, что в конце концов мы оба отойдем от этой работы и переселимся в Феникс, но этому никогда не суждено было осуществиться. Характер у Полака был таков, что раз доверившись другу, он уже всегда и во всем стремился не спорить, а соглашаться с ним. Он написал мне из Феникса, что, хотя и полюбил тамошнюю жизнь, чувствует себя совершенно счастливым и надеется на дальнейшее развитие колонии, все же готов оставить ее и поступить в мою контору в качестве стряпчего, если я считаю, что так мы быстрее осуществим наши идеалы. Я очень обрадовался его письму. Полак покинул Феникс, приехал в Иоганнесбург и подписал со мной договор.
Примерно в это же время я пригласил в свою контору в качестве клерка шотландца теософа, которого готовил к сдаче экзаменов по праву в Иоганнесбурге. Его звали Макинтайр.
Таким образом, несмотря на стремление поскорее осуществить свои идеалы в Фениксе, меня все сильнее тянуло в противоположную сторону, и, если бы бог не пожелал иначе, я бы запутался в этой сети, именовавшейся простой жизнью.
Ниже я расскажу, как совершенно непредвиденно и неожиданно спасен был я и мои идеалы.
XXII
Кому помогает бог
Я оставил всякую надежду на возвращение в Индию в ближайшем будущем. Я обещал жене приехать домой через год. Но прошел год, а никаких перспектив на возвращение не было. Поэтому я решил послать за ней и детьми.
На судне, доставившем их в Южную Африку, мой третий сын Рамдас, играя с капитаном, поранил руку. Капитан показал его корабельному врачу и сам заботливо ухаживал за ним. Рамдас приехал с перевязанной рукой. Корабельный доктор посоветовал, чтобы по приезде домой опытный врач сделал Рамдасу перевязку. Но то был период, когда я всецело полагался на лечение землей. Мне даже удалось убедить некоторых своих клиентов, веривших в мои способности знахаря, испытать на себе это лечение.
Что же я мог сделать для Рамдаса? Ему едва исполнилось восемь лет. Я спросил, не возражает ли он, чтобы я перевязал его рану. Он с улыбкой согласился. В таком возрасте он не мог, конечно, решить, какое лечение лучше, но он хорошо понимал разницу между знахарством и настоящей медициной. Ему была также известна моя привычка лечить домашними средствами, и он не боялся довериться мне. Дрожащими от страха руками я развязал бинт, промыл рану, наложил чистый компресс с землей и вновь забинтовал ему руку. Такие перевязки я делал ему ежедневно примерно в течение месяца, пока рана совершенно не зажила. Последствий никаких не было, а для исцеления раны времени потребовалось не больше того срока, который назвал корабельный врач, имея в виду обычное лечение.
Этот и другие эксперименты укрепили мою веру в домашние средства, и я стал применять их гораздо смелее. Я пробовал лечение землей и водой, а также воздержанием в пище в случае ранений, лихорадки, диспепсии, желтухи и других заболеваний, и в большинстве случаев лечение это было успешным. Однако теперь у меня нет той уверенности, которая была в Южной Африке, к тому же опыт показал, что такие эксперименты часто сопряжены с явным риском.
Я ссылаюсь здесь на эти эксперименты не для того, чтобы убедить в исключительной эффективности своих методов лечения. Даже медики не могут претендовать на это в отношении своих экспериментов. Я хочу только показать, что тот, кто ставит себе целью проводить эксперименты, должен начинать с себя. Это дает возможность скорее обнаружить истину, а бог всегда помогает честному экспериментатору.
Риск, сопряженный с проведением опытов по установлению и развитию тесных контактов с европейцами, был столь же серьезен, как и риск, связанный с лечением домашними средствами. Только риск этот разного свойства. Впрочем, устанавливая контакты, я никогда не думал о риске.
Я предложил Полаку поселиться со мной, и мы стали жить, как родные братья. Дама, которая вскоре должна была стать м-с Полак, была помолвлена с ним несколько лет, но свадьбу все откладывали до более подходящего момента. У меня создалось впечатление, что Полак хотел скопить немного денег, прежде чем обзавестись семьей. Он гораздо лучше меня знал Раскина, но европейское окружение мешало ему немедленно претворить в жизнь учение Раскина. Я стал убеждать Полака: «Когда есть обоюдное сердечное влечение, как в вашем случае, не следует откладывать свадьбу из-за одних лишь финансовых соображений. Если бедность — препятствие к браку, бедные люди никогда не женились бы. А кроме того, вы теперь живете у меня и потому можете не думать о домашних расходах. По-моему, вы должны жениться как можно скорее».
Как я уже говорил, мне никогда ни в чем не приходилось убеждать Полака дважды. Он признал мои доводы правильными и немедленно вступил в переписку об этом с будущей м-с Полак, жившей тогда в
