Англии. Она с радостью приняла это предложение и через несколько месяцев приехала в Иоганнесбург. Ни о каких расходах на свадьбу не могло быть и речи, не сочли даже нужным заказать специальное платье. Для освящения их брачного союза не было необходимости в религиозном обряде. М-с Полак по рождению была христианкой, а Полак еврей. Их общей религией была религия нравственная.
Упомяну мимоходом о забавном случае, происшедшем в связи с их женитьбой. Человек, регистрировавший браки в Трансваале между европейцами, не имел права регистрировать браки черных и вообще цветных. На свадьбе, о которой идет речь, я выступил в качестве свидетеля. Дело не в том, что не нашлось знакомых среди европейцев для выполнения этой обязанности, просто Полак даже не думал об этом. Итак, втроем мы отправились к регистратору. Разве он мог быть уверен в том, что люди, вступающие в брак, при котором в качестве свидетеля фигурирую я, действительно белые? И он предложил отложить регистрацию, чтобы навести нужные справки. Следующим днем было воскресенье. Понедельник тоже был неприсутственный день — день нового года. Отодвигать по столь несущественному поводу заранее назначенный день свадьбы казалось несуразным. Будучи знаком с мировым судьей, который вместе с тем был начальником регистрационного ведомства, я предстал перед ним вместе с молодой четой. Рассмеявшись, он дал мне записку к регистратору, и брак был должным образом зарегистрирован.
До той поры европейцы, селившиеся в моем доме, были более или менее мне знакомы. Теперь же в нашу семью вступила английская женщина, совершенно нам чужая. Не могу припомнить, чтобы у нас возникали разногласия с молодой четой, и, если между м-с Полак и моей женой и бывали недоразумения, в них ничего не было такого, чего не случалось бы в самых дружных вполне однородных семьях. А ведь моя семья была самой разнородной: в нее свободно допускались самые разные люди с различными характерами. Стоит задуматься над этим, чтобы убедиться, что различие между разнородными и однородными семьями мнимое. Все мы — члены одной семьи.
В этой главе я упомяну и о свадьбе Уэста. В ту пору моей жизни мысли о брахмачарии у меня еще не вполне созрели, и я увлекался идеей поженить всех своих холостых друзей. Поэтому, когда Уэст поехал в Лоу повидаться с родителями, я посоветовал ему вернуться женатым. Нашим общим домом был Феникс, и поскольку мы считали, что все станем фермерами, нас не пугали браки и их естественные последствия. Уэст возвратился с женой, прекрасной молодой женщиной из Лейстера. Она происходила из семьи рабочего одной из лейстерских обувных фабрик. М-с Уэст и сама имела некоторый опыт работы на этой фабрике. Я назвал ее прекрасной по той причине, что меня сразу же привлекла ее нравственная красота. Истинная красота заключается все-таки в чистоте сердца. С м-ром Уэстом приехала и теща. Старушка еще и теперь жива. Она всех нас пристыдила своим трудолюбием, душевной энергией и веселым нравом.
Убеждая жениться своих друзей вропейцев, я всячески уговаривал и индийских друзей послать за своими семьями.
В результате Феникс превратился в маленькую деревню; в нем проживало около полдюжины семейств, постепенно увеличивавшихся.
XXIII
Картинка из домашней жизни
Мы видели, что уже в Дурбане наметилась тенденция к упрощению жизни, хотя расходы на ведение домашнего хозяйства были все еще велики. Дом в Иоганнесбурге, однако, подвергся серьезной перестройке в свете учения Раскина.
Я упростил все настолько, насколько это было возможно в доме адвоката. Нельзя было обойтись без какой-то мебели. Перемены носили больше внутренний, чем внешний характер. Увеличилось желание всю физическую работу выполнять самому. Я стал приучать к этому детей.
Вместо того, чтобы покупать хлеб у булочника, мы начали выпекать дома пресный хлеб из непросеянной муки по рецепту Куне. Мука простого фабричного помола для этого не годилась, и мы решили, что здоровее, экономнее и проще выпекать хлеб из муки ручного помола. За семь фунтов стерлингов я приобрел ручную мельницу. Чугунное колесо было слишком тяжелым для одного человека, но вдвоем управиться с ним было нетрудно. Обычно эту работу выполнял я вместе с Полаком и детьми. Иногда к нам присоединялась и жена, хотя время помола муки, как правило, совпадало с ее работой на кухне. Когда приехала м-с Полак, она также присоединилась к нам. Эта работа была для детей благотворным упражнением. Мы ни к чему их не принуждали. Работа была для них игрой, и они могли бросить ее, когда уставали. Но дети, в том числе и те, о которых я еще расскажу, как правило, никогда не обманывали моих ожиданий. Мне приходилось, конечно, сталкиваться и с бездельниками, но большинство детей выполняло порученное им дело с удовольствием. Я припоминаю лишь очень немногих мальчиков, которые увиливали от работы или жаловались на усталость.
Для присмотра за домом мы наняли слугу. Он жил вместе с нами как член семьи, и дети обычно во всем помогали ему. Городской ассенизатор вывозил по ночам нечистоты, но уборную мы чистили сами, а не просили слугу. Это было хорошей школой для детей. В результате ни у одного из моих сыновей не развилось отвращения к труду ассенизаторов, и они, таким образом, получили хорошее знание основ общей санитарии. Болезнь была редкой гостьей в нашем доме в Иоганнесбурге, но если кто-нибудь заболевал, дети охотно ухаживали за больным. Не скажу, что я был безразличен к их общему образованию, но и не колебался пожертвовать им. Поэтому у моих детей есть известные основания быть недовольными мною. Они иногда поговаривают об этом, и должен признаться, я чувствую себя до некоторой степени виноватым. У меня было желание дать им общее образование. Я даже пытался сам выступать в роли учителя, но постоянно появлялось какое-нибудь препятствие. Поскольку я не принял никаких других мер для их обучения дома, то обычно брал их с собой, когда шел на службу и возвращался домой, — и таким образом мы проходили вместе ежедневно расстояние примерно в пять миль. Эти прогулки явились и для меня и для них прекрасной тренировкой. Если нам никто не мешал, то во время этих прогулок я стремился чему-нибудь научить их, беседуя с ними, Все мои дети, за исключением старшего сына Харилала, который остался дома в Индии, именно так воспитывались в Иоганнесбурге. Имей я возможность регулярно уделять их общему образованию хоть час в день, они получили бы идеальное образование. Но, к сожалению и детей и моему собственному, это не удалось. Старший сын часто выражал недовольство по этому поводу и в разговорах со мной и в печати; другие сыновья великодушно простили это мне, считая мою неудачу неизбежной. Я не очень опечален тем, что все так случилось, и сожалею лишь о том, что мне не удалось стать идеальным отцом. Но я считаю, что их общее образование я принес в жертву делу, которое искренне, хотя, быть может, и ошибочно, считал служением обществу. Мне совершенно ясно, что я не пренебрег ничем, что было необходимо для формирования их характера. Полагаю, что долг всех родителей правильно воздействовать на детей в этом отношении. Если мои сыновья, несмотря на все мои старания, чего-то лишены, то это, по моему твердому убеждению, проистекает не из-за недостатка заботы с моей стороны, а из нашего с женой несовершенства как родителей.
Дети наследуют черты характера родителей в той же мере, как их физические особенности. Среда играет важную роль, но первоначальный капитал, с которым ребенок начинает жить, унаследован им от предков. Я знал и детей, успешно преодолевающих дурную наследственность. Это удается лишь благодаря чистоте, являющейся неотъемлемым свойством души.
Между мной и Полаком часто происходили жаркие споры о целесообразности или нецелесообразности давать детям английское образование. Я всегда считал, что индийцы, которые учат детей с младенческого возраста думать и говорить по-английски, тем самым предают и своих детей и свою родину.
Они лишают детей духовного и социального наследия нациии делают их менее способными служить родине. Придерживаясь таких убеждений, я решил всегда говорить с детьми на гуджарати. Полаку это не нравилось. Он полагал, что я порчу им будущее. Он со всей страстностью доказывал, что если научить детей говорить на таком универсальном языке, как английский, то в жизненной борьбе у них будут значительные преимущества. Ему не удалось убедить меня в этом. Не могу сейчас вспомнить, убедил ли я его в правильности моей точки зрения, либо он просто оставил меня в покое, решив, что я слишком упрям. Все это происходило двадцать лет назад, и приобретенный с тех пор жизненный опыт только укрепил меня в
