безграничные возможности служения.
В то время как я был занят напряженной физической и умственной работой, пришло известие, что операции по подавлению «мятежа» почти закончены и что нас вскоре демобилизуют. Через день или два пришел приказ о демобилизации, а спустя еще несколько дней мы вернулись домой.
Через некоторое время я получил письмо от губернатора, в котором он выражал особую благодарность санитарному отряду за его службу.
По прибытии в Феникс я повел страстные споры о брахмачарии с Чхаганлалом, Маганлалом, Уэстом и другими товарищами по работе. Они одобрили мою идею и признали необходимым обет, хотя и представляли себе трудности этой задачи. Некоторые из них мужественно решили дать обет, и, насколько мне известно, за ними последовали другие.
Я дал клятву — соблюдать обет брахмачарии в течение всей жизни. Должен признаться, что тогда я далеко не полностью представлял себе всю величественность и необъятность задачи, которую взял на себя. И даже сегодня мне порою приходится трудно. Но я все глубже осознаю важность обета.
Жизнь без брахмачарии представляется мне однообразной жизнью животного. По своей природе животное не знает самоограничений. Человек является человеком потому, что способен к самоограничению, и остается человеком лишь постольку, поскольку на практике осуществляет его. Если раньше восхваление брахмачарии в наших религиозных книгах казалось мне нелепым, то теперь оно с каждым днем все яснее представляется мне совершенно правильным и при этом основанным на опыте.
Я понял, что брахмачария исполнена удивительной силы. Но она ни в коей мере не дается легко и, конечно, касается не только плоти. Обет этот начинается с физических ограничений, но ими не кончается. Совершенствование в нем предупреждает даже появление нечистых мыслей. Истинный брахмачари даже и не думает об удовлетворении плотского влечения, а если это ему все еще свойственно, то ему надо многое познать.
Мне было очень трудно соблюдать даже физическую сторону брахмачарии. Теперь я могу сказать, что за эту сторону я могу быть спокоен, но мне еще надо достичь полного контроля над мыслями, что очень важно. И не потому, что мне недостает силы воли, но для меня все еще загадка, откуда появляются нежелательные мысли. Не сомневаюсь, что существует ключ, которым можно запереть их, но этот ключ каждый должен подобрать для себя сам. Святые и пророки учат нас своей жизнью, но они не оставили нам ни одного надежного всеобъемлющего предписания. Ибо совершенство, или свобода от ошибок, исходит только от милосердия, и поэтому ищущие бога оставили нам мантрас, такую как «Рамаяна», освященную их собственным аскетизмом и отражающую их непорочность. Невозможно добиться полного господства над мыслями, не положившись всецело на милость божью. Этому учат все священные книги, и в своем стремлении достигнуть совершенного состояния брахмачарии я постигаю эту истину.
Немного расскажу я об этих стремлениях и борьбе в следующих главах. Эту главу я закончу воспоминанием о том, как приступил к осуществлению этой задачи. В порыве энтузиазма соблюдение брахмачарии оказалось довольно легким. Первое, что я изменил в своем образе жизни, — это перестал спать с женой в одной постели и искать с ней уединения.
Итак, брахмачария, которую я соблюдал волей неволей начиная с 1900 года, была скреплена клятвой в середине 1906 года.
XXVI
Рождение сатьяграхи
События в Иоганнесбурге приняли такой оборот, что превратили мое самоочищение в подготовительную, так сказать, ступень к сатьяграхе. Теперь я вижу, что все главные события моей жизни, достигшие высшей точки в обете брахмачарии, исподволь готовили меня к этому движению. Сам принцип, именуемый теперь «сатьяграха», возник раньше, чем был изобретен этот термин. Первое время я и сам не знал, что это такое. Для характеристики этого принципа на языке гуджарати мы первоначально пользовались английским выражением «пассивное сопротивление». Но однажды в разговоре с европейцами я убедился, что термин «пассивное сопротивление» слишком узок, что под ним подразумевается оружие слабого против сильного, нечто такое, что внушено ненавистью и в конце концов может вылиться в насилие. Я решил предупредить ложное истолкование и разъяснить подлинную природу индийского движения. Разумеется, индийцы сами должны были изобрести новый термин для обозначения своей борьбы.
Но, как я ни бился, все же не мог найти подходящий термин. Тогда я объявил конкурс среди читателей «Индиан опиньон» на лучшее предложение в этом смысле. Маганлал Ганди сочинил слово «сатаграха» (сат — истина, аграха — твердость) и получил премию. Стараясь сделать слово более понятным, я изменил его на «сатьяграха», и этот термин на языке гуджарати стал с тех пор обозначением нашей борьбы.
История сатьяграхи практически сводится к истории всей моей последующей жизни в Южной Африке и в особенности моих поисков истины в период пребывания на Африканском континенте. Основную часть этой истории я написал в тюрьме, в йерваде и закончил ее после выхода на свободу. Она была опубликована в журнале «Навадживан», а затем вышла отдельной книгой. Адвокат Валджи Говинджи Десаи перевел ее на английский язык для журнала «Каррент сот». В настоящее время я готовлю издание английского перевода отдельной книгой, и, прочитав ее, каждый сможет ознакомиться с моими наиболее важными исканиями в Южной Африке. Я рекомендую читателям, которые еще не видели этой книги, внимательно прочесть мою историю сатьяграхи в Южной Африке. Не стану повторять здесь того, что написано мною в этой книге, а в следующих главах коснусь лишь некоторых событий своей личной жизни в Южной Африке, которые в истории сатьяграхи затронуты не были. Затем постараюсь дать читателю представление о своих исканиях в Индии. Тем, кто хотел бы установить строгую хронологическую последовательность моих исканий, полезно было бы иметь под рукой мою историю сатьяграхи в Южной Африке.
XXVII
Дальнейшие опыты в области питания
Я равно жаждал соблюдать брахмачарию в мыслях, словах и поступках и посвящать максимум времени сатьяграхе. Добиться этого я мог, лишь путем самоочищения. Поэтому я начал вносить новые изменения в свою жизнь и ввел более строгие ограничения в отношении питания. Прежде, меняя образ жизни, я руководствовался преимущественно соображениями гигиеническими, теперь же в основу моих новых опытов легли религиозные соображения.
Посты и воздержание в пище стали играть более существенную роль в моей жизни. Человеческим страстям обычно сопутствует склонность к приятным вкусовым ощущениям. Так было и со мной. Я встретился с большими трудностями в попытках обуздать свою страсть и чревоугодие и даже теперь не могу похвастаться, что всецело обуздал эти пороки. Я считал себя обжорой. То, что друзьям казалось воздержанием, мне самому представлялось в ином свете. Если бы мне не удалось развить в себе воздержание в той мере, какой я достиг, я бы опустился ниже животных и был бы давно обречен. Поскольку же я ясно осознал свои недостатки, я приложил большие усилия к тому, чтобы освободиться от них, и благодаря этим стараниям подчинил себе свое тело и смог в течение всех этих лет вести выпавшую на мою долю работу.
Сознание своей слабости и неожиданная встреча с людьми, — проникнутыми такими же мыслями, привели к тому, что я стал питаться исключительно фруктами, поститься в день экадаши, соблюдать джанмаштами и тому подобные праздники.
Я начал с фруктовой диеты, однако с точки зрения воздержания не видел большой разницы между фруктовой и мучной пищей. Я заметил, что и в первом, и во втором случае возможно одинаковое потворство
