работают. На руках у них полопалась кожа, рубашки белы от соли, а намывают они 50 граммов, не больше. К черту! Мы поставим там драгу. Ею будут управлять только четыре человека, и она за одну смену даст 150 граммов золота. Я сам сделаю такую драгу. Слышишь? И начальником первой драги назначу тебя. Ты будешь плавать на ней, как на корабле. Она сама будет отбивать породу, сама черпать ее, промывать, отбирать золото, шлихи...
— Кто-то приехал, — сказала Анна Осиповна, услышав урчанье автомобиля.
— Голубчик, мне больше не скучно. Я знаю, для чего я инженер, — продолжал Мудрой, положив руку на ее колени и мечтательно-туманным взглядом глядя на жену.
— К нам! — крикнула Луша из-за двери. — Главного инженера спрашивают.
В передней тщательно обтирал пыльное лицо крепкий мужчина в кожаной куртке, с поношенным, туго набитым портфелем под мышкой.
— Я горный инспектор. По поводу происшествия на «Сухой», — сухо сказал он.
У Георгия Степановича сердце сжалось в холодный комочек.
— Моя фамилия — Самохвалов, — сказал инспектор, обтирая о коврик запыленные сапоги. — У вас ужасные дороги, — устало пожаловался он. — Камни, топи и лед.
— Проходите сюда, — пригласил его Георгий Степанович в свой кабинет. — Здесь можно и ночевать, — сказал он и смутился, подумав, что инспектор может заподозрить, что он заискивает перед ним.
Мудрой смотрел на сутулую спину, на квадратный подбородок инспектора и все сильнее чувствовал беспомощность, всегда охватывавшую Георгия Степановича при несчастьях.
Напившись чаю, инспектор прикрыл дверь кабинета и, усевшись напротив Георгия Степановича, в упор посмотрел на него.
От этого взгляда Георгий Степанович сжался.
— Я вас где-то встречал, товарищ Мудрой, — сказал инспектор, не спуская глаз. — Вы на Дарасуне работали?
— Очень давно.
— Да, давно. Вы там с Белоголовым не встречались?
— Белоголов?..
Георгий Степанович, потирая ладонью лоб, быстро перебрал в памяти всех дарасунских знакомых и вдруг вспомнил, но не дарасунского — в Дарасуне не было, — а читинского чиновника при штабе атамана Семенова. Белоголов был выкрест из корейцев, скуластый и кривоногий смугляк. Этому Белоголову Георгий Степанович давал по службе справки о штейгере, нарядчиках и старателях — пустяковые справки об имени, отчестве, возрасте, отношении к воинской повинности. Белоголов был любезен с Мудроем, сам оплачивал его командировки в Читу, признавался в любви к нему и обещал выдвинуть его на руководящую работу в Горном управлении. Помнится Георгию Степановичу, что заполнял он какие-то анкеты, оставил Белоголову три свои фотокарточки с личной подписью, но вскоре атаман Семенов должен был бежать из Читы. В последнюю поездку Мудроя в Читу Белоголов взял с него расписку в получении командировочных. Заверив, что белые обязательно вернутся и талантливый инженер Мудрой займет в жизни подобающее ему место, Белоголов исчез.
— Нет, не встречался с таким, — ответил Георгий Степанович. — Не помню...
— Нет, вы помните, — медленно, уверенно сказал инспектор, не сводя глаз с Георгия Степановича. — Отлично помните. Это невозможно забыть, Георгий Степанович... Он небольшого роста, гладкая прическа. Теперь он подкрашивает свои волосы.
Георгий Степанович напряженно молчал.
— Он помнит вас, — продолжал инспектор, — и рекомендует как талантливого русского инженера...
— Нет, не помню, — с болезненной тоской твердил Георгий Степанович.
Инспектор широкой ладонью пригладил белесые волосы и расстегнул туго сдавивший шею воротник рубашки. Сдерживая голос, неотрывно глядя на Мудроя давящим, тяжелым взглядом, продолжал:
— Государства, напуганные коммунизмом, в страхе перед ним, нетерпеливо, давно готовят войну. Все закончится уничтожением коммунизма и разгромом России.
— Вы говорите ужасные вещи, — подавленно, тихо пробормотал Георгий Степанович.
— Вместе с большевиками вы полетите в омут. Либо станете бороться за Россию вместе с нами... Но мы принимаем в организацию только бесконечно преданных...
— Погодите, — торопливо перебил его Георгий Степанович. — Я ничего не знаю. Я не знаю, кто вы и кто уполномочил вас говорить со мною.
— Я уполномоченный Белоголова и нашей организации.
Инспектор достал из кармана папиросу. Разминая пальцами, он раздавил ее и бросил на пол.
Закурил он только третью папиросу и жадно, несколько раз подряд затянулся.
— Ну?! Поняли теперь? — спросил он, зло усмехаясь.
— Н-нет... Я не могу, — с отчаянием прошептал Георгий Степанович. — Я ничего не понимаю...
— Вы понимаете только в японских гонорарах?
— Я не получал никаких японских гонораров, — твердо сказал Георгий Степанович.
— Вы тайный информатор Белоголова, чиновника японской секретной службы. — Он вынул из кармана какие-то бумажки. — Вот фотокопия вашей подписки. Вот ваши расписки в получении гонораров за информацию. Вот анкета с вашим портретом. — Инспектор положил на стол сверток бумаг.
— Это — недоразумение... Это ошибка, — чуть слышно проговорил Мудрой, не сводя глаз с бумаг.
«Я сойду с ума», — чувствуя, что у него путаются мысли, подумал Георгий Степанович...
Инспектор ушел.
Георгий Степанович долго стоял в оцепенении.
Ему хотелось, чтобы все, что произошло сейчас, оказалось болезненным сновидением... Он пойдет сейчас в спальню к Нюси, и все бредовые миражи исчезнут и галлюцинации прекратятся...
Нет! Он застрелит себя. Он напишет объяснение и...
Нет, не так. Он позвонит сейчас Усольцеву и все расскажет. Инспектора схватят и расстреляют.
Георгий Степанович кинулся в угол, к желтому ящику телефонного аппарата.
В окно кабинета осторожно постучали. Георгий Степанович вздрогнул и оглянулся. Инспектор, близко прильнув лицом к стеклу, тихо сказал в щель створок:
— Не дурите!
Скрипнула дверь, и по полу столовой зашлепали босые ноги Анны Осиповны.
Георгий Степанович схватил первую попавшуюся книгу и раскрыл ее.
Анна Осиповна, заспанная, душистая и мягкая, обняла мужа за шею.
Георгий Степанович сидел, не смел притронуться к жене. Он мучительно чувствовал ничтожество свое, и ему казалось, что Анна Осиповна видит, что он преступник.
— Георгий, ты слышишь? Я забыла алгебру. Интегралы, логарифмы, физика — все вылетело. Я даже не могу читать технических книг. А без этого нельзя. Правда? Придет на драгу начальник агрегата Анна Осиповна Мудрой... Ого! Георгий, чувствуешь?
Она засмеялась радостным, задорным смехом:
— Горный техник Анна Осиповна Мудрой. Слышишь?.. Нет, серьезно, Георгий, — я выдержу экзамен... Стыдно... Булыжиха вот на днях спрашивает меня о породе, а я не знаю. «Чему же, — говорит, — ты училась-то?»
Анна Осиповна посмотрела на прикрытое ставней окно, и уверенно сказала:
— Георгий, ты скорее заканчивай свою, драгу. Слышишь? И еще что-нибудь. Машины какие-нибудь, приспособления. Понимаешь? Помпу в первую очередь переделай... Чтобы я каждый день слышала о тебе. Понимаешь? А то тебя как будто и нет совсем... Георгий, как хорошо ты придумал о драге!.. Ты плачешь?
Она увидела это и не удивилась. Ей самой хотелось плакать от радости.
— Георгий, родной мой, как хорошо! Я все думала: что такое советская власть? А это мы! И ты, и я. Все это советская власть. Правда? Я пошла туда и увидела... Ты плачешь... Родной мой, как хорошо!
Она взяла его лицо в ладони и, всхлипывая, мешая свои слезы с его слезами, стала целовать его мокрые глаза, высокий лоб, спутанные темные волосы.
— Бедная... Нюси моя.. — помертвелыми губами бормотал Георгий Степанович, чувствуя, что он не
