Дальше, на кухне, было шумно. Резали, натирали, кипятили, чистили, раскатывали, шинковали. Было много девушек: и сельских, и приезжих, городских.
— А, Наида, как выросла! С папой приехала? Мама поправилась? — зажужжало вокруг. Ей подвинули стул, нож и ведро картошки.
После приветствий продолжили разговор о недавнем наводнении. Река подмыла фундамент школы и чуть не снесла железный мост.
— А Тайбат же есть, — тихо зашептала Наиде в ухо соседка, — пошла из реки камни таскать. Вот так юбку задрала, — соседка провела ребром ладони чуть выше своих колен, — камни туда сложила и несет. Какой позор был, вая-я-я!
На кухню, широко улыбаясь, шумно зашла белолицая Манарша.
Звонко перецеловавшись почти со всеми, она остановилась у тонкой узкоплечей девушки, складывавшей на блюдо нарезанные кругами помидоры.
— Этой девочки у нас свадьба осенью?
Та смутилась, оглядываясь на мать.
Мать, с большой родинкой на румяной щеке, всплеснула руками:
— За три месяца все залы забиты, не знаем, что делать. Она хочет только в «Маракеше», я ей говорю, зачем в «Маракеше», давай в «Европе» сделаем.
— Там беспонтово, мама-а, — тихо протянула девушка.
— Хабиб мне тоже говорит, мол, люди скажут, что мы деньги пожалели.
— А в «Эльтаве» нельзя что ли сделать? — спросила Манарша, беря нарезанный девушкой помидор и отправляя его в рот.
— В «Эльтаве» у ее подружки была, она не хочет там же.
— А чемодан взяли уже, да? — спросила хозяйка, заливая молозиво в конвертик из теста и защепляя концы.
— Не говори, — отмахнулась мать, — столько всего дали они, на три года ей хватит. Цепочка вот такой толщины, как горох! Шубу дали, трубку, одежду…
Манарша подсела к Наидиной соседке и тихо зашептала
— Там Бильма приехала, а Тайбат говорит, что ее Амира не просто так на допросы водили. Почему, говорит, он на мавлид сюда не приехал? Потому что, говорит, они зикр не признают. А я ей говорю, да нормальный парень Бильмин сын. Мы же все его знаем. То, что он с Абуса сыном общался, ничего не значит.
— Не говори, Манарша, — шептала собеседница. — Все нервы измотали им, пока мальчика таскали. Этого знаешь? Того знаешь? Эти книги откуда? Те книги откуда? 20 лет ему всего, зачем мучают? Братья хорошо его избили. Чтобы с кем не надо не связывался…
— Баху чай просит! — раздался чей-то крик.
Низенькая крепкая девица разлила густой до черноты чай в стеклянные стаканы и расставила их на подносе, бросив с краю горсть карамелей.
— Чамастак, для Баху покрепче сделай чай! — крикнула ей хозяйка.
На пороге показалась старуха, морщинистая и загорелая, в черном чохто, мешкообразном платье и шароварах. Женщины указали ей пальцами на прибывшую внучку. Внучка, простоволосая и слегка растерянная, сидела в углу, теребя пайетки на черной кофте и поглядывая на сноровистых сверстниц.
—
— Бабушка про учебу спрашивает, Бикa, — стали переводить девушке.
— Наш язык не знает она, — оправдывался чей-то голос.
— Мои тоже не говорят. Я им на своем, они на русском, — произнесла одна из собравшихся.
В это время вернулась Чамастак с одним стаканом на подносе.
— Баху крепче надо.
— Дильа абчIи, я же говорила, — нахмурилась хозяйка, доставая шумовкой из кипящей воды вареные хинкал с молозивом.
— Честно говоря, — возмущенным полушепотом обратилась Манарша к окружающим, — Баху ведет себя, как ханша. На всех мавлидах всегда она главная, на всех зикрах всегда она читает. Очень любит «
Женщины тихо засмеялись.
— Вот ты даешь, Манарша!
— А что, неправда что ли? — возразила та, распуская улыбку во все белое лицо.
— А где Урузма? — вдруг спросила хозяйка.
Женщины засуетились. Старуха заговорила на аварском о том, что Урузма сегодня непременно обещала прийти попеть «лиля». Кто-то предложил отправить за Урузмой девочек и те, возбужденно шепчась, пошли к выходу. Наиду подняли с места и послали вместе со всеми.
2
— Только поскорей! — крикнул кто-то — скоро опять зикр начнется!
Туман почти рассеялся. Верхушки гор очистились еще не до конца и выглядывали из белого неба темно-зелеными пятнами. Во дворе вдоль окон стояли длинные деревянные скамейки, где сидели соболезнующие мужчины.
— Быстро идем, а то смотрят на нас, — говорили девушки, оглядываясь друг на друга.
— Ты меня знаешь? Меня Эльмира зовут, — сказала смуглокожая, оглядывая Наиду с ног до головы, — я тебя на Арсенчика свадьбе видела, ты еще в красном платье была.
— Наверное, — улыбнулась Наида.
Когда вышли за ворота, Эльмира насмешливо обернулась к девушке, резавшей помидоры:
— Саида, там твой жених сидел.
— Завидуешь? — улыбнулась Саида.
— А платье выбрали? — спросила ее Бика, откидывая назад длинные волосы.
— Такое саулское платье! — зажглась Саида. — Кофейное, за 150 тысяч взяли, с японским шлейфом. Здесь, короче, корсет, здесь — ручная вышивка, жемчуг, сваровски, туда-сюда. У меня подружка когда замуж выходила, она в Москву ездила за платьем, но там таких шикарных нет, как в наших салонах. Купила лажовое, без шлейфа. Жених оплатил.
— Да, у некоторых женихи и машину сами оформляют, — мечтательно затянула Бика. — А прическу знаешь где делать?
— В «Карине» думаю, у Зумруд.
— У Зумруд не делай, — покачала головой Бика. — Она всем одинаковые делает, на лицо не смотрит. И знаешь, что я тебе посоветую? Татуаж губ.
— Не-е-ет, больно же, Бика!
— Тебе укольчик сделают, больно не будет, не верь! — начала Бика, но низенькая Чамастак шикнула:
— Не кричите, вы же на букIон приехали! Твоя косынка где? — обратилась она к Бике.
— А я на мавлидах не сижу, мне можно без косынки, — пробурчала Бика.
— Слышите, что она говорит? — поразилась Чамастак, всплескивая руками.
Наида прервала ее:
— Кто такая Урузма?
— Первая жена Хасана, мунагьал чураяв. Она с ним только год прожила, еще до войны.
— А почему так мало?
— Не нравилась ему. Родители его жениться заставили. Он чуть-чуть пожил с ней, а потом отослал.