опекаешь.
— Приходится удерживать всех вместе. В конце концов, на что еще я гожусь?
— Да, наверное, уж на что-нибудь и сгодился бы…
Макдональд только покрепче обнял ее одной рукой.
— Вы только гляньте на Мака с Марией, — проговорил какой-то заика. — Какая дьявольская п…п… преданность!
Макдональд с улыбкой снес похлопывание по плечу, старательно прикрывая Марию.
— Увидимся позже, — объявил он.
Проходя по гостиной, он слышал, как кто-то говорил:
— Эдди советует как следует присмотреться к цепным макрочастицам угольных хондритов. Кто знает, из какого далека они прибыли. А может, их прислали, и, кто знает, какое послание содержат частицы.
Он прикрыл за собою двери, и галдеж сменился просто шумом, переходящим в ропот. На мгновение он задержался у распахнутой дверцы автомобиля и поднял взгляд к небу.
«E quindi uscimmo a riveder le stelle». [14]
Ропот из гостиной нечто ему напомнил. Динамики в пультовой. Все эти голоса, которые непрерывно и безостановочно говорят, говорят, а он не понимает ни слова. У него блеснула какая-то мысль. Хорошо бы сосредоточиться на ней. Однако он выпил гораздо больше одной банки пива. А может, недопил?
После долгих часов прослушивания у Макдональда всегда слегка кружилась голова, но в эту ночь было намного хуже. Может, из-за всех этих разговоров, пива или чего-то, пока еще неосознанного.
Тико-тико, тико-тико…
Даже если они ухитрились бы принять некое послание, то, прежде чем удалось завязать хоть какое-то подобие диалога — допустим, с ближайшей из возможных звезд — все равно к тому времени от них не осталось бы на свете и следа. Из какой фанатичной самоотверженности рождается их долготерпение?
…Что за психи в Пуэрто-Рико?..
Вот еще пример из религии. Достаточно вспомнить эпоху возведения средневековых соборов, строительство которых продолжалось целые столетия:
— …эй, приятель, что поделываешь?
— Да вот, работаю поденно за десять франков.
— Ну, а ты?
— Укладываю камни.
— А ты… ты-то что делаешь?
— А я возвожу собор.
Большинство тогда возводило соборы. Большинство, скованное религиозно-фанатическим помешательством — одержимостью осознания собственной предназначенности, своей особой миссии. Это давало силы работать всю жизнь без малейшей надежды узреть дело своих рук.
Уши есть, а нас не слышат…
Простые каменщики и поденщики со временем уходили. Оставались лишь, те в чьих душах продолжала жить идея — мечта. Но сперва те, оставшиеся, должны были с самого начала стать одержимыми.
Из-за звезд поедет крыша?
И сегодня он слышал голоса — почти такие же, как и во время ночных дежурств. Они настойчиво пытались сообщить нечто срочное, только ему предназначавшееся, однако он не смог разобрать ни слова. Лишь отдаленное бормотание, назойливая и раздражающая болтовня.
Тико-тико, тико-тико…
У него возникло желание рявкнуть на всю Вселенную: «Да заткнитесь вы там! Не все же разом! Сперва вот ты!» Конечно, он такого никогда не сделает. Впрочем, а пробовал ли он, крикнуть вот так?
Наставь-ка уши, ты, чудак!
На самом ли деле он задремал над пультом, одурев от всей этой болтовни, или ему это лишь почудилось? И просто приснилось, что он пробудился?! А может, только снится, будто он спит?
Все слушаешь, а вдруг…
Там есть приятель твой и друг?..
Здесь присутствовало безумие, однако, быть может, безумие необычное, божественное, творческое. Не в нем ли заключена та самая животворная сила упрямого человеческого сознания — движущая сила человеческого сумасбродства, неистово требующего упорядоченности от случайностей Вселенной, — созидательная мощь ужасающего одиночества, ищущего собеседника среди звезд?
Все слушаешь, а вдруг…
Там одиночество твое?..
Телефонный звонок истаял в гипнотической мгле. Макдональд поднял трубку со слабой надеждой, а вдруг это звонят из Вселенной и, сейчас ему скажут, с характерным, глотающим окончания, британским произношением: «Алло, это Человек? Вы у телефона? Алло, алло! Что-то связь барахлит, не правда ли? Нам хотелось проинформировать вас о нашем существовании. Слышите? Наше послание уже в пути. Через пару столетий вы его должны получить. Оставайтесь у телефона. Будьте так любезны…»
Однако звонили не из Вселенной. Знакомый голос с американским акцентом принадлежал Чарли Саундерсу.
— Мак, случилось непредвиденное. Олсен уже выехал сменить тебя, но, я полагаю, ты должен все бросить и приехать немедленно. Это касается Марии.
«Брось все. Сейчас это не важно. Переведи аппаратуру в автоматический режим, компьютер сам займется всем. Мария!.. Немедленно! Давай, быстрее! Скорей! Вот, кажется, подъехал какой-то автомобиль. Наверно, это Олсен. Впрочем, неважно…»
«Что произошло? Почему он не спросил сразу? А может… Неважно — что. Мария! Но что могло случиться? Ничего серьезного. Столько людей… Nil desperandum. [15]
Однако… зачем звонил Чарли, если ничего серьезного? Нет, скорее всего, это нечто серьезное. Следует приготовиться к чему-то ужасному, способному пошатнуть его мир и разорвать душу».
«Нельзя сломаться на глазах у всех. Почему нельзя? Почему он должен казаться железным? И почему ему надлежит всегда оставаться безмятежно спокойным, полным непоколебимой веры? За что именно ему? Если произошло нечто ужасное, жуткое с Марией… Тогда все равно. Навсегда. Почему он не спросил Чарли? Почему? Впрочем, плохое пусть подождет, от неизвестности хуже не станет».
«Ну почему мироздание равнодушно к моим страданиям? Он — ничто, и чувства его — ничто для всех, кроме него самого. Для Вселенной важна лишь Программа. И в ней ничтожная вероятность стать его связующим звеном с вечностью. Его любовь и его страдания — это он сам, но жизнь и смерть его безраздельно принадлежат Программе…»
Подъезжая к гасиенде, Макдональд дышал уже ровнее. Он уже совладал со своими чувствами. Небо на востоке посерело перед рассветом. Обычное время возвращения домой для персонала Программы. Саундерс ждал его в дверях.
— Доктор Лессенден уже здесь.
В гостиной еще витал папиросный дым и, казалось, еще не растаяло эхо бесед, однако здесь кто-то уже потрудился. Следы вечеринки убраны. Наверно, суетились все, как угорелые. Люди у него что надо.
— Бетти обнаружила ее в ванной, за вашей спальней. Этого бы не случилось, не будь все так заняты друг другом. Это я виноват. Мне не следовало соглашаться на замену. Возможно, не оставь ты ее… Я же видел, как не хотелось тебе этого.
— Нет здесь ничьей вины. Она очень часто оставалась одна, — сказал Макдональд. — Что с ней?
— Я разве не сказал тебе? Она вскрыла себе вены лезвием. Бетти обнаружила ее лежащей в ванне. «Словно в розовой фруктовой воде», — так она выразилась.
Будто чья-то лапа стиснула Макдональду нутро. Стиснула и отпустила. Да, вот оно и случилось. Но разве он не знал все с самого начала? С того дня, как она наглоталась снотворного, он постоянно жил с этим знанием, хотя и пытался убедить себя и поверить ее заверениям, что большую дозу она приняла по ошибке. А может, все-таки не знал? Одно он знал теперь наверняка: сообщение Саундерса не явилось для него неожиданностью.
А потом все они стояли в дверях спальни, а на кровати лежала Мария, укрытая одеялом, и тела ее,
