Дейв пинком распахнул дверь. Комната была пуста. Нет, не была. В ней…
Но как?… Что?…
У Дейва подкосились ноги. Не в силах держаться на ногах, он рухнул на колени; он так ослабел, что удивительно было, как это он еще не грохнулся ничком. Кабинет был абсолютно пуст. В нем не было никого, кроме Мэриголд Филдс Коэн, предпочитающей, чтобы ее называли Марджи. Она была привязана к большому кожаному креслу Хоуви Файна нейлоновой веревкой, смахивающей на парашютную стропу. Марджи была жива и в сознании, с кляпом во рту, и она смотрела на него широко распахнутыми глазами — такими же круглыми, должно быть, как и у него. А у Дейва они были очень круглыми.
Марджи пыталась что-то сказать ему. Дейв ничего не мог разобрать. У нее был заклеен рот, и вместо слов получалось лишь невнятное бормотание.
Дейв сглотнул. С силой. Дважды. Это невозможно… она, другие… их головы… Рэнсомовский театр жестокости… Она мертва. Он видел это собственными глазами.
Дейв судорожно глотал воздух ртом. Марджи, кажется, просила развязать ее.
Но почему? Что Рэнсом… Погоди-ка минутку. Ну конечно же. Это же очевидно. Рэнсом…
— Вы понимаете, что это — единственный способ остановить распространение болезни, мистер Эллиот? А остановить ее необходимо. Почему? Да потому, что настоящие симптомы проявятся лишь через несколько дней после того, как микроб перейдет в третью стадию. Вы слышите, мистер Эллиот? Несколько дней вы втягиваете в себя воздух и выпускаете. Несколько дней вы с каждым выдохом рассеиваете шесть миллионов смертей. Затем вы начнете чувствовать это, мистер Эллиот. Сперва жар. Потом пот. Озноб, тошнота, сильные боли. Через семьдесят два часа вы умрете.
…профессионал. Он составил запасной план. И не один. Потому-то он и не убил Марджи. Мертвой она была для него бесполезна. А вот живая она превращалась еще в одно оружие, последнее оружие, которое Рэнсом мог использовать против своей жертвы. Он должен был оставить ее в живых, чтобы пустить в ход, если Дейв, против всякого ожидания, вырвется из приготовленной для него смертельной ловушки. Тогда и только тогда — если бы он знал, что Дейв спасается бегством, — Рэнсом поднес бы рацию к губам Марджи, рассчитывая на то, что ее крики остановят Дейва.
И возможно, это бы сработало.
Точно так же, как должен был сработать вид ее отрубленной головы.
Эта голова… искусная работа. Дейв почти восхищался ею. Он не мог не признать, что сработано все было виртуозно, чего и следовало ожидать от такого профессионала, как Рэнсом. Что это было: глина, или воск, или резиновая маска, или мертвая женщина, достаточно похожая, чтобы ее можно было загримировать под Марджи? Дейв не знал. И ему это было безразлично. Ему было небезразлично лишь одно: Марджи жива.
И он был намерен позаботиться, чтобы она оставалась живой и впредь.
Дейв, пошатываясь, поднялся на ноги.
— Извини, Марджи. Я должен идти.
Марджи яростно замотала головой. Из-под кляпа понеслись более громкие звуки — будь у нее открыт рот, это были бы пронзительные крики.
— Здесь тебе будет безопаснее, чем если бы я тебя развязал. Тут очень скоро начнутся неприятности. И я не хочу, чтобы ты очутилась в их центре.
Глаза Марджи горели убийственным гневом. Не будь она связана, она порвала бы Дейву глотку.
Дейв развернул кресло Хоуви так, чтобы Марджи не было видно от входа.
— Но я вернусь. Обещаю. Я обещаю, что вернусь за тобой. Марджи, не смотри на меня так. Черт, у меня совсем нет времени и нет выбора.
Дейв оставил Марджи, зная, что она его не простит, и вернулся в коридор сделать то…
— Семьдесят два часа. Вот все, что вам останется. Потом вы умрете. И большую часть этих часов вы будете жалеть, что еще не умерли. Через двадцать-тридцать дней после этого умрут все. Все, кто оказался достаточно близко, чтобы вдохнуть выдохнутый вами воздух. Все, кто контактировал с людьми, которых вы заразили, и все, кто контактировал с контактировавшими. Иными словами, умрут все, мистер Эллиот, все население земного шара.
…что должен был сделать. Чтобы перетащить два трупа, потребовалось всего несколько секунд. Как только трупы были размещены, коридор у кабинета Берни стал выглядеть, словно место побоища. Лужи пахнущей медью крови на ковре, едкий запах пороха в воздухе, мертвецы, валяющиеся, как и полагается мертвецам, в неудобных позах, с болезненным удивлением на лицах. Те, кто был не мертв, а лишь без сознания, выглядели менее достоверно.
Дейв остался в одних носках. Одну из его туфель изрешетили пули. Дейв сбросил и вторую. Негр был обут в большие, удобные на вид спортивные ботинки; похоже, у него был один размер ноги с Дейвом. Дейв алчно посмотрел на ботинки.
«Лучше не надо. Кто-нибудь может заметить».
Верно.
«Уже почти пора начинать вечеринку, а?»
Тоже верно.
Дейв поднял один из «яти-матиков», проверил обойму и подтянул его ремень. Он повесил пистолет- пулемет…
— Забудьте про обычных убийц, забудьте про армии и войны, забудьте про Гитлера, Сталина и всех безумных деспотов, вместе взятых. Сколько бы зарубок у них ни было на прикладах, это ничто по сравнению с тем, что запишет на свой счет наш мистер Эллиот. Он вне конкуренции. Для него просто не придумано названия.
…на левое плечо. Он пробежал рысцой по коридору до зала заседаний и притормозил у двери.
После того как он приведет в действие сигнализацию, у него будет три варианта: он может побежать к лестнице, может забраться в стенной шкаф Берни, а может спрятаться в зале заседаний.
Пожалуй, шкаф будет лучше всего. До него он доберется быстрее, чем до любой из лестниц. В шкаф люди Рэнсома не полезут. Они увидят трупы, увидят кабель, свисающий перед открытым окном, и решат, что он сбежал на крышу.
«То есть ты на это надеешься».
То есть я на это надеюсь.
Дейв нырнул в зал совещаний, пробежал через него и вошел в кабинет Берни Леви — как он надеялся, последний раз в жизни.
Тут ничего не изменилось. Устроенная Рэнсомом выставка по-прежнему красовалась на виду.
Безумие. Самое натуральное сумасшествие. Неописуемое — и совершенно ненужное. Все, что им требовалось, — это объяснить ему, в чем дело. Он бы понял. Да, он не обрадовался бы, но он не стал бы бежать. Если бы они рассказали ему то, что сейчас поведал Рэнсом, он пошел бы на сотрудничество. Они могли бы предложить ему какую-нибудь стерильную комнату, изолированную от окружающего мира. Или поместить его на необитаемый остров либо в какое-нибудь другое безопасное место. Все, что от них требовалось бы, — это дать ему возможность умереть с достоинством. Он не стал бы сопротивляться. Да и как он мог бы? Зная правду, он сдался бы.
Но вместо этого они решили обойтись с ним как с бешеным животным. Мы дипломированные оперативники, мистер Эллиот, тренированные профессионалы, и мы знаем, как будет лучше. Кроме того, мы недостаточно доверяем вам, чтобы сказать правду. Мы никому не доверяем достаточно, чтобы сказать ему правду. Мы солжем вам, и солжем вашим друзьям, и солжем людям, которые нам платят. Это наш образ действий, мистер Эллиот, и если вы все еще не привыкли к этому, то уже никогда и не привыкнете. Потому будьте хорошим гражданином и не причиняйте нам хлопот, пока мы будем решать проблему традиционным способом.
«Ты все еще можешь сдаться. Возможно, тебе удастся уговорить Рэнсома отпустить Марджи…»
Поздно. Все зашло слишком далеко. Теперь нужно отдать долги…
— Итак, ребята, итак, мистер Эллиот, подведем итог: как только микроб перейдет в третью стадию и как только он вырвется на волю, его уже невозможно будет остановить. Единственный способ остановить его: сделать это до того, как он перейдет в третью стадию. Это значит остановить человека, который носит его в себе. Потому нужно убить его, пока не стало слишком поздно. А если по ходу дела придется убить еще
