— Дел много.
— Ну что ж, вздремнем на балу. Надеюсь, я не буду слишком громко храпеть.
— Ложись сейчас, отдыхай сколько хочешь. Это у меня много дел. В конце месяца нужно набрать штат для моего фонда, а я еще не определилась с местом для офиса. Коллеги по Иствикскому художественному совету мне не очень помогли, у них связи в других сферах, придется искать самой.
— Вовсе не обязательно. Подключим мои связи. Тебе нужно не больше восьми человек, это я уже обдумал. А также договорился с веб-дизайнером, который будет разрабатывать сайт для «Брент Траст». Через этот сайт ты сможешь рекрутировать людей.
Мэри поражалась, как сильно увлекся Кейн ее идеей, более того, он обогатил ее концепцию своим воображением и опытом. Благодаря его оригинальной инвестиционной стратегии задуманное ею стационарное отделение послеродовой реабилитации станет естественным продолжением службы дородового патронажа малообеспеченных матерей при местной больнице.
— Спасибо, Кейн. Не предполагала, что ты уже и в этом направлении поработал, — порадовалась Мэри тому, что ей не придется самой искать разработчика сайтов.
— Не стоит благодарности, — великодушно ответил Кейн.
— Не говори так. Это большое дело. Три года я лелеяла свою мечту. И только благодаря тебе она становится реальностью:
— Я делаю это не ради благодарности, а лишь потому, что осознаю важность твоего проекта.
Чем безукоризненнее становился Кейн в ее глазах, тем горше были собственные затаенные мысли. Неужели Кейн не понял, что это его ребенка она потеряла? Но если не понял, как ему об этом сказать?
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Они неторопливо прохаживались по пляжу и мирно беседовали, когда запищал мобильный телефон Кейна.
— Я должен ответить, не возражаешь?
Его обходительность порой смущала Мэри.
— Я прекрасно понимаю, что у тебя есть дела, — ответила она и оторвалась от него, продолжая идти вдоль берега.
Кейн быстро завершил разговор и. нагнав Мэри, обнял ее за плечи.
— Мне необходимо принять участие в экстренном селекторном совещании, могу я воспользоваться телефоном в твоем кабинете?
— Безусловно. Мог не спрашивать.
— Как жаль, что нам не удалось… вздремнуть, — посетовал он, направляясь к дому.
Оказавшись одна, Мэри решила отправиться в мастерскую. Там она села и серьезно задумалась о себе, Кейне и маленьком Бренте. Предстояла жизнь, сценарий которой был неизвестен. В детстве она играла роль непоседы, мятежного подростка, отверженной в своей семье, ее самолюбию льстило быть не похожей на скучных представителей клана Дюваллов.
Будучи начинающей художницей, Мэри ценила эксцентричность богемы, присущие ей экстравагантные безоглядность и смелость, фатализм суждений, поэтому, сойдясь с Кейном, она настолько увлеклась ролью блистательной любовницы аристократа, что ни на секунду не задумалась о возможных последствиях. Она слишком долго потакала своим капризам, оправдывая себя непониманием близких.
Сейчас рядом с нею человек, который стремится понять и принять ее. Но Мэри впервые в жизни сама не понимала, кто она. Знала, что переросла роли обиженного ребенка, богемной художницы, нещепетильной содержанки. Кем она стала? Неудачницей, обманувшей любимого человека и этим погубившей собственное дитя. Человеком, который должен доказывать, что имеет право носить фамилию своих родителей. Осознать это было мучительной необходимостью.
Мэри закрыла дверь на ключ и накинула рабочий халат. Переместив мольберт в центр мастерской, она подставила его под ясный полуденный свет, обильно втекавший сквозь высокие окна.
На холсте был набросок любимого лица. Она рисовала неподражаемые черты по памяти, каким и запомнила их три года назад. Теперь, вслед за временем, многое приходилось менять. К лучшему, думала Мэри.
Обмакивая кисть в краску и кладя филигранные мазки на холст, Мэри испытывала небывалое чувство, как если бы сызнова создавала своего любимого, влагая в него всю себя. Вновь разбередив незаживающую рану, Мэри искала способ запечатлеть их малыша на том же холсте, как бы дав ему новую, другую жизнь — жизнь в ярких красках.
Независимо от сознания сама сложилась композиция. Отчетливый полноцветный портрет Кейна контрастно проявлялся на размытом фоне женской фигуры и ангелоподобного младенца. Завершив финальный набросок, Мэри сквозь слезы оглядела весь холст. Семейный портрет, подумала она. Наивная нелепица, подумал сидящий глубоко внутри критик.
Не один час минул с тех пор, как она уединилась в мастерской. Стук в дверь вернул ее к реальности.
— Кто это? — вздрогнув, испуганным голосом крикнула Мэри.
— Я, — услышала она голос Кейна.
Мэри развернула мольберт холстом к стене и открыла дверь.
— Рисуешь? — Кейн провел рукой по ее щеке. Когда он отнял руку, она увидела кобальтовую краску на подушечке его пальца.
— Да! — рассмеялась она. — Должна закончить одно полотно, чтобы приступить к выполнению крупного заказа. Я, то есть Мэрибел Д., именно так я подписываю свои работы, обязалась сделать серию пейзажей — подобных тем парижским видам, которые ты видел в витрине галереи. Имей в виду, в Иствике никто не знает, что Мэрибел Д. — это Мэри Дювалл. Не выдавай меня.
— А тут, значит, твоя подпольная мастерская по изготовления шедевров. Понимаю. — Рассмеявшись, Кейн оглядел студию. — Позволишь посмотреть, над чем ты сейчас трудишься? — спросил он и решительно ступил в мастерскую.
Мэри остановила Кейна, взяв его руки в свои и удивляясь, как внезапно оставило ее намерение делить с этим человеком все без утайки.
— Это особая для меня картина. И мне бы не хотелось, чтобы ее кто-нибудь видел до завершения.
— Я не кто-нибудь. И зачем тебе вся эта конспирация? Слава гораздо лучше.
— Это глубоко личное. Я не желаю, чтобы горожане соотносили меня с моими работами. Я хочу быть для них только одной из Дюваллов.
— Но я-то знаю, кто ты на самом деле. — Настроение Кейна было приподнятое, и улыбка не сходила с его уст. — Покажи картину.
— Я сказала, она еще не закончена.
— Чем больше ты интригуешь, тем сильнее мне хочется на нее взглянуть. Просто покажи.
— Обычные наброски. Ничего толком. Я даже не уверена, стоило ли ее начинать, — сникла Мэри и пошатнулась. Кейн поддержал ее, испуганно спросив:
— Что с тобой?
Он взял ее на руки и понес прочь из мастерской. Мэри пришла в себя, но не стала открывать глаз. Она корила себя за трусость, из-за которой опять приходилось лгать Кейну. Раньше она лгала от обиды, гнева, растерянности, но считала себя смелой. Теперь же она лгала из-за опасения потерять Кейна и чувствовала себя подлой лицемеркой.
Кейн вызвал лимузин, и они отправились на бал. Мэри сидела бочком, с удовольствием наблюдала за Кейном и за тем, как он поигрывал кончиком своего галстука, завязанного безупречным узлом.
— Что ты делаешь? — весело спросила она.
— Считаешь, смокинг — подходящая одежда для такого случая?
