Донован заставил ее поверить, что вернулся к ней по требованию сердца, что в душе он переменился.
Но Кэссиди уже начала постигать, что, может быть, она на самом деле не так уж и любит его, как думала, если не понимала, что его любовь и внимание всегда будут отданы только работе. Теперь она знала это. И будет знать впредь…
— Мне тебя жаль, — наконец сказала Кэссиди и погладила спящего малыша. Неважно, почему они с Донованом сошлись, — у нее есть Вэн, и это самое главное в ее жизни.
— За что? — удивился Сэм.
— За то, что ты так занят слежкой за Донованом и обвинением его в неудачах, что тебе некогда взглянуть на себя самого. Только ты один отвечаешь за свои дела.
— То же самое я мог бы сказать о тебе.
— Не пояснишь? — спросила она, ставя пакеты и вынимая из переноски Вэна.
— Ты видишь в Доноване то, что хотела видеть, а не его самого. Повернись, я отцеплю переноску.
Лицо Сэма вдруг изменилось, и она увидела в нем сочувствующего, мягкого человека. Разве мог он быть соперником Доновану? Да и по виду они совершенно разные. Сэм более добродушный, что ли… И, в отличие от Донована, он — командный игрок.
А Донован индивидуалист, предпочитающий работать без помощников. Она давным-давно это поняла.
— Не знаю, не опасно ли для меня поворачиваться к тебе спиной? — фыркнула она.
— Послушай, прости, что я так налетел на тебя. При виде твоего сына… он напомнил мне один разговор с дедом в прошлое Рождество.
— И что дед сказал?
Сэм покачал головой:
— Мы, видишь ли, обязаны помнить, что «Толли-Паттерсон» должна смотреть в будущее. Что нам нельзя быть последним поколением, управляющим семейным делом.
— Может быть, поэтому он так и настаивал на том, что следующий после него управляющий компанией должен иметь наследника?
Кэссиди показалось, что даже с небес Максвелл Паттерсон хотел бы контролировать своих внуков как можно дольше.
— Возможно. Я жалею о том, что сказал. Такое впечатление, как будто ты знала, что влипла с Донованом.
— Полагаю, так и есть, — она улыбнулась как можно увереннее, хотя в душе очень сомневалась, справится ли с этим. Потому что, по совести говоря, понятия не имела, чего еще ждать от мужа.
— Семья — я имею в виду остальные ее члены — не собирается признавать твой брак, Кэссиди.
— Почему?
— В деловом мире котируется дядя Тео… Ты понимаешь, о чем я?
— О да, понимаю.
— Так вот. Он знает, что вы с Донованом опять вместе. Это его не устраивает. И он постарается разлучить вас.
— Зачем?
Сэм покачал головой:
— Могу честно сказать, что это не имеет отношения лично к тебе.
— А к кому это имеет отношение? К Вэну? Я не позволю ни твоему дяде, ни всей компании влиять на жизнь Вэна. Не хватало только, чтобы мальчик рос в таких ненормальных условиях.
Сэм улыбнулся:
— Я вижу, Донован правильно выбрал себе женщину. Подходящая мать для его детей.
Это было так не похоже на Сэма, что Кэссиди с трудом верила своим глазам и ушам.
— Спасибо…
— Помочь тебе с переноской?
— Нет, спасибо.
— Тогда спокойной ночи.
Сэм вышел, сел в свой «мерседес» и уехал.
Кэссиди смотрела из окна ему вслед и отчаянно пыталась понять, что же делать со своим браком и будущим своего сына.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Донован вышел из кабинета далеко за полночь. Он еще не разговаривал с Кэссиди, но знал, что она уже осведомлена: он женился на ней, чтобы выполнить волю своего деда. Он потер глаза — в них словно песку насыпали. И спина болела от долгого сидения в одном положении.
В доме было тихо, только гудели кондиционеры. По главной лестнице он поднялся на второй этаж. Здесь, на площадке, стояла одна из скульптур отца, изобразившего Донована, когда тот учился на первом курсе колледжа. Холодный мрамор был до ужаса похож на своего прототипа, а взгляд пустой и бессмысленный. Как он раньше не замечал этого?
Обычно, когда он видел эту скульптуру — себя в камне, ему хотелось стать еще крепче, тверже, сильнее. Хотелось еще больше работать. Его дед имел обыкновение говорить, что у этого мальчика в мраморе очень большой потенциал и огромное желание перевернуть мир. И каждый раз, проходя мимо скульптуры, Донован вспоминал эти слова.
Но сейчас он уже на пятнадцать лет старше того мальчика, что в мраморе. И он изменился. Должен был измениться. Разве не так?
Пройдя по коридору, он обнаружил, что здесь пусто и тихо. Подошел к дверям спальни, постоял на пороге, чувствуя суетность своей победы. Донован, считай, всю последнюю неделю провел в офисе, и это не прошло зря, а гарантировало победу. Завтра состоится официальное провозглашение его исполнительным директором компании «Толли-Паттерсон».
Но он совсем один…
Он прошел к прикроватной тумбочке и потянулся к открытке с вытисненным на ней полным именем жены. Не Кэссиди Франзоне, а Кэссиди Толли…
Донован развернул открытку и провел пальцем по ее подписи. Подпись была цветистой, красивой, очень женственной и отражала характер именно такой женщины, какой Кэсси и была.
«Донован!
Мне не хочется уходить, не поговорив с тобой, но я уже устала караулить тебя. Мне нужно уйти, чтобы подумать о том, что произошло. Наверное, я совершила ошибку, поторопившись выйти за тебя замуж, не подумав как следует над тем, что нужно тебе.
Мы с Вэном вернемся в мой дом, там у меня будет время поразмыслить. Знаю, что ты будешь очень занят компанией и своей новой ролью в ней. Я чувствую, сама не знаю почему, что ты станешь новым исполнительным директором.
Если ты сам этого хочешь, я молюсь, чтобы твое желание исполнилось.
Люблю. Кэссиди».
Он бросил записку на кровать и вышел из спальни. Его дом — величественный памятник его успеху. В нем есть все что угодно. Вот только зачем ему все это?
Но Донован тут же отбросил эту мысль. Кэссиди — просто женщина. Он прекрасно жил без нее восемь месяцев — после того как они расстались.
Он спустился в бар за выпивкой и вдруг услышал шаги. Обернулся и увидел чью-то тень в дверном проеме.
— Кэссиди?
