Она вошла в комнату.
— Я думал, ты ушла.
— Я и ушла.
На ней были джинсы и майка. Она выглядела очень уставшей. У нее были красные глаза, и Донован заподозрил, что она плакала. Это он довел ее до слез. Он попытался подумать о том, что бы мог для нее сделать. Она вернулась, значит, ей не хочется жить отдельно от него?..
— Где Вэн?
— У моих родителей. Мне нужно с тобой поговорить. Я хочу убедиться, что ты понимаешь, почему я ушла.
— Не забывай, я управляю компанией, которая стоит многие миллионы долларов, так что, думаю, и с этим могу справиться.
Он не желал обсуждать неудачи в их несложившихся отношениях.
— Ты иногда бываешь настоящим негодяем.
— Я знаю, — он потер шею. — Послушай, я не из тех, кто любит говорить о своих чувствах…
Он умолк, надеясь, что она, как это часто бывало прежде, поможет ему выразить свою мысль. Но она не спешила.
— Я знаю, какой ты.
— Что ж ты удивляешься?
— Послушай. Я ничего не могу сказать, кроме того что просто тебя люблю. И я думала, что любовь между нами сделает тебя тем героем, какого я хотела видеть. Я всегда тянулась к людям, которые могут повести за собой остальных, но таких бескомпромиссных и решительных, как ты, я еще не видела…
— Так в чем проблема?
— Я думала, ты не такой, как мой папа. Что у тебя есть все его достоинства, но нет его недостатков.
— Ошибаешься, я не болтаю по телефону весь обед напролет.
— Донован, тебя волнуют наши отношения или я нужна тебе только для того, чтобы где-то со мной появляться?
Насколько стало бы легче, если бы он полностью порвал с Кэссиди! Она так все усложняет. Без конца усложняет его жизнь, потому что хочет сделать из него рыцаря на белом коне.
Но он не мальчик и никогда им уже не будет. Он не может быть таким, каким она хотела бы его видеть. Его жизнь — вот этот пустой дом. Его жизнь — это «Толли-Паттерсон».
— Донован?
— Да?
— О чем ты думаешь?
— О том, что придется тебя отпустить, — честно ответил он.
— Это смешно, — сказала Кэссиди, сразу успокоившись. Ни слезинки не появилось в ее глазах. Она ничего не чувствовала, кроме ощущения какой-то нереальности происходящего. — Я думаю, что ты, возможно, уже отпустил меня… примерно год назад.
Донован тряхнул головой и подошел к ней. Он выглядел таким усталым, даже измученным, что ей захотелось только обнять его покрепче и утешить. Но этот мужчина разбил ее сердце и до сих пор продолжает это делать. И вряд ли ей следует опять утешать его.
Но и перестать любить Донована очень трудно. Не может она всего за одну неделю освободиться от своей любви! Не может избавиться от чувства, возникшего с первого же соприкосновения их рук. И все же она отпустит его. А сама начнет жизнь сначала — с того места, где Донован был всего лишь отцом ее ребенка.
— Крошка, ты даже представить себе не можешь, как я за тебя держусь, — тихо сказал он.
Звучало правдоподобно, но она за время их короткого брака уже поняла, что иногда он ловко переиначивал истину.
— А мне казалось, это больше походило на то, что ты меня отталкиваешь. И ты лгал мне, Донован. Бессовестно врал, когда я спрашивала, почему ты вернулся ко мне.
Сегодня Кэссиди написала прощальную записку Доновану и ушла, но у нее осталось ощущение, что у них двоих все-таки сохранился шанс. И, чтобы двигаться дальше по жизни, ей необходимо поговорить с мужем.
— Что ты хотела мне сказать, Кэссиди? Что жена и ребенок понадобились мне, только чтобы стать исполнительным директором?
Каждое его слово буквально сочилось сарказмом.
— Ну, это вполне может быть правдой, — ей совсем не хотелось брать на себя вину за это — Донован сам выбрал такой путь, пусть сам и отвечает. Он лгал ей и собирался лгать дальше.
— А ты была бы счастлива узнать, что я вернулся ради тебя?
— Я была бы счастлива поверить, потому что очень этого хотела. Но, возможно, я обманывала себя. Послушай, я пришла, поскольку не хочу, чтобы все кончилось так, как шло в последнее время… — Она собиралась рассказать ему о сегодняшнем визите к его родителям. Но подумала и так ничего ему об этом и не сообщила.
— Я не совсем понял, что ты имеешь в виду. Нет никаких причин разваливаться нашему браку. Но то, что ты написала в записке, это правда?..
— Да. Наш брак кончился.
В этих словах больше было гордыни, но сейчас ее это не заботило. Она устала от слишком сильной любви к Доновану и от его слишком малой заботы о ней. Она никогда не сумеет на равных соперничать с «Толли-Паттерсон». Ей никогда не удастся изменить Донована и занять в его душе такое же место, какое занимает компания. Она, Кэссиди, всегда будет для него всего лишь матерью его ребенка.
— Но почему?
Кажется, он действительно недоумевал, и она понимала, почему. Донован должен увидеть, что она никогда не будет мелкой сошкой в его планах на будущее.
— А как ты сам думаешь, почему? Только честно. Ты должен понимать, почему мы не можем оставаться в браке.
Ей хотелось объяснить ему, как он обидел ее своей ложью. Но было и кое-что еще. Сегодня вечером Кэсси устраивала Вэна на ночь и вдруг обратила внимание на то, что родители повесили над его колыбелькой фотографию — она и Донован с младенцем на руках на фоне роддома. Ох, как ей захотелось заново пережить те же ощущения! Ведь тогда они чувствовали одно и то же…
— Нет, я не знаю, Кэссиди. Ведь ничего же не изменилось…
— Все изменилось.
Он подошел к ней и взял ее за руку. Переплел их пальцы, и обручальные кольца стукнулись друг о друга, издав металлический звук.
— Я женился на тебе, и у нас появился Вэн. Завещание моего деда уже существовало, когда малыш родился.
— Я не знаю, не женился ли ты на мне именно из-за этого…
— Разве ты не была счастлива?
О да, Кэссиди была счастлива с Донованом.
— Ну-у, да, но… Как объяснить? Я все время надеялась, что ты вернешься, и ты вернулся. И я, что называется, подставилась.
— Как это — подставилась?
Она с трудом проглотила комок в горле. Трудно было опять признаваться, что ей хотелось быть желанной. Быть единственной, без которой он не мог бы жить.
— Тебе подставилась. Я стала полностью зависеть от тебя. Я делала все, чтобы тебе было легче. Будто с ума сошла…
Донован выругался, выпустил ее руку и отошел. Она смотрела ему в спину, смотрела, как он уходит. Она помнила эту картину: он уходит от нее, от ее любви…
— Мне не было легче, Кэссиди. Мне совсем не нравилось тебе врать, но ты была так счастлива, что я
