Валечка, которая к этому времени успела очистить поднос практически от всего, что принесла с кухни, хихикнула про себя над высокопарной и не очень-то честной речью Анны Васильевны. И тут же поймала взгляд начальницы, исполненный искреннего возмущения. «Она что, мои мысли научилась читать?» – ужаснулась Валечка, поскольку только этой причиной мог объясняться подобный взгляд.
– Степанова, что вы делаете?! – взвизгнула Анна Васильевна, в одно мгновение превратившаяся из удава-гипнотизера в разъяренную кобру.
– Я? – недоуменно уставилась на нее Валечка. – Совершенно ничего не…
– Совершенно ничего! – продолжила голосить Анна Васильевна. – Михаил Сергеевич, прошу прощения… Ну что вы стоите, Степанова? Несите же тряпку, салфетки! Живее!
Валечка хотела спросить, зачем Анне Васильевне понадобилась тряпка, и тут же увидела, что чашка с кофе, которую она осмотрительно поставила подальше от дорогого гостя, неуклонно катится к краю стола, а сам напиток растекся коричневой кляксой и по столу, и – о, ужас! – по манжету белоснежной рубашки Михаила Сергеевича.
Вытаращив на падающую чашку круглые от ужаса глаза, Валечка не могла себя заставить даже пошевелиться. Как это случилось?! Ведь она же точно помнит, что специально поставила чашку далеко, чтобы ее никто не смог уронить!
Издав прощальный звяк, чашка разлетелась вдребезги. Лицо Анны Васильевны приобрело удивительный клубничный оттенок, а в глазах светилось такое негодование, какого Валечка не видела и во времена самого отвратительного настроения начальницы.
– ИДИ ЗА ТРЯПКОЙ!!! – донеслось до нее, словно сквозь сон.
И Валечка пошла…
Во второй половине дня о злосчастной чашке кофе знал уже весь офис. На Валечку бросали сочувственные взгляды; Людка Овсеева посоветовала ей не отчаиваться, Саша Плюйский сказал, что до завтра «Анечка вся выкипит», а Галина Вячеславовна покачала свежезавитой головой и сказала, что Валечке точно пора взять отпуск. Пока не поздно…
Трясясь в битком забитой электричке, Валечка пыталась представить последствия сегодняшней ошибки. И не ошибки даже, а странной случайности. Эти случайности постоянно происходили с ней в последнее время…
Многое зависело от результатов разговора Анны Васильевны с гостем из налоговой. Если несчастная чашка не повлияла на переговоры с «мужчиной в черном», то, возможно, гроза обойдет Валечку стороной. А если повлияла – лучше об этом не думать… Наверное, Генка и Галина Вячеславовна правы и ей действительно нужно отдохнуть? Ведь она не брала отпуск ни разу с момента устройства в «Трэвел»… Во всяком случае, над этим стоит подумать. Если думать, конечно, как сказала Галина Вячеславовна, «не поздно».
Усевшись в маршрутку, Валечка заставила себя приободриться. В конце концов, маме не обязательно знать, что она пролила кофе на налогового инспектора…
Мама встретила ее в потрепанном жизнью домашнем халатике, бледная как смерть, с тусклым, ничего не выражающим взглядом. Валечка вспомнила, что позабыла предупредить ее о своем приезде: вчера она забыла сделать это из-за звонка Славика, а сегодня было и вовсе уж не до предупреждений. Хотя раньше мама следила за собой вне зависимости от того, ждала гостей или нет. Не заболела ли она? – испуганно подумала Валечка.
– Валюшенька, дочка… – пробормотала Маргарита Константиновна, краснея не то от радости, не то от стыда за свой облик. – Ты уж прости меня, я совсем не в форме. Да и тебя не ждала… Весь день провалялась в кровати – решила устроить себе выходной. Ты проходи… на кухню. Я сейчас.
Чувствуя себя гостьей в собственном доме, Валечка прошла на кухню и робко уселась на краешек стула. Она испытывала неловкость, будто вторглась в чужую жизнь. В общем-то она и вторглась. Потому что жизнь ее матери уже давно не принадлежала ей, как и ее жизнь – матери.
Маргарита Константиновна – для близких просто Рита – относилась к породе привлекательных, но неуверенных в себе женщин, которые совершенно не понимают, как ими может увлечься мужчина, а потому любой, даже самый банальный знак внимания воспринимают словно некую почесть, оказанную им сильным полом.
Первый ее муж, отец Валечки, ушел от Риты, когда дочке исполнилось всего-навсего семь месяцев. Он подобно многим мужчинам был совершенно не готов к тяготам семейной жизни, а тем более к ребенку. Хотя, как это ни странно, ребенка он хотел. Во всяком случае, утверждал, что хотел, а это не одно и то же. Через некоторое время после рождения Валечки он почувствовал сильный недостаток внимания по отношению к своей отнюдь не желающей считать себя скромной персоне. Закончились романтические ужины, куда-то улетучился привычный порядок, а с ним и привычный сон, в общем, дом, что неизбежно случается с ним, когда появляется ребенок, стал слегка напоминать сумасшедший. Будучи мужчиной довольно привлекательным, отец Валечки недолго скучал от невнимания жены – правды ради стоит добавить, что Маргарита Константиновна изо всех сил старалась угодить мужу, разрываясь между ним и грудным ребенком, – и нашел себе утешение на стороне, без ребенка и без проблем, к которому и сбежал через несколько месяцев, оставив Маргариту Константиновну играть угрюмую роль матери-одиночки.
Когда Валечке исполнилось пятнадцать, в ее жизни появился папа номер два (первого она, естественно, не помнила) – какой-то знакомый подруги Маргариты Константиновны. Вначале этот папа захаживал в гости с цветами и конфетами, потом захаживал без цветов и без конфет, а потом, после скромной росписи с черного хода, Сергей Алексеевич со смешной фамилией Чукоцких и вовсе переселился к Маргарите Константиновне.
Сергей – Валечка всегда обращалась к нему без отчества, но на «вы» – был моложе Маргариты Константиновны на восемь лет, из-за чего та страшно переживала, хоть и гордилась тем, что ее выбрал такой молодой и привлекательный мужчина.
Сергей и впрямь был очень недурен собой: блондин с пронзительными голубыми глазами, полными безмятежности, он пользовался бешеным вниманием женщин. Валечка не сомневалась в том, что он изменяет матери, и даже слышала кое-какие разговоры по этому поводу краем уха, но намекнуть Маргарите Константиновне не решалась, потому что видела – мать до сих пор от него без ума.
К сожалению, кроме чрезмерной любви к женскому полу, у Сергея имелись и другие недостатки. Он был не дурак выпить и частенько посещал заведения, где с легкостью просаживал пять – десять тысяч рублей. По возвращении домой разводил руками, вскидывал на Маргариту Константиновну невинные голубые глаза и, хлопая густыми длинными ресницами, ответствовал ей, что бес-де попутал и больше такого не повторится. Но повторялось же…
Маргарита Константиновна впитывала эти «извини» как губка и, к удивлению Валечки, прощала Сереженьке эти нешуточные суммы, которые серьезно сказывались на их и без того куцем бюджете.
А однажды на Валечкином дне рождения – тогда ей исполнилось девятнадцать – Сереженька вдруг ни с того ни с сего попросил падчерицу на «личный разговор». Валечка услышала, что она, оказывается, повзрослела и даже он на нее начал засматриваться. Наверное, Сереженька видел в своих словах комплимент для девушки, но Валечка – особенно после того, как тот попытался заключить ее в пьяные объятия, – старательно избегала возможности остаться с ним наедине.
После поступления в институт Валечка всеми правдами и неправдами выбила себе место в общежитии, а когда начала работать и вылетела из института, сняла квартиру в Москве. Маргарита Константиновна, далекая от истинных причин поведения дочери, предположила, что у той появился молодой человек – что в общем-то соответствовало действительности, – поэтому возражать не стала, хотя некоторое время звонила Валечке с мольбами не тратить деньги на всякую ерунду и вернуться домой.
Но Валечка не вернулась. То ли оттого, что не могла больше смотреть на то, как Сереженька делает из ее матери полную идиотку, то ли потому что искренне считала: с ее отъездом их семейная жизнь наладится или, по крайней мере, не ухудшится.
Теперь, глядя на мать, опустившуюся и старую, Валечка понимала, что ошибалась в своих прогнозах.
Сереженька ли, усталость ли или все вместе – загоняли Маргариту Константиновну в яму, которая называется
