– А почему, как ты думаешь?
– Не знаю. Возможно, потому, что не хотел, чтобы мы тратили время и деньги на всякие глупости.
– Мы нашли Роберту Фенн, – сказал я. – Ты должна была отправиться к ней на следующее утро. Предполагалось, что Хейл в это время находился в Нью-Йорке. Однако его там не было. Он никуда не уезжал из Нового Орлеана.
– Откуда ты знаешь?
– Проверил в аэропорту. Мужчина, который летал в Нью– Йорк и обратно под именем Эмори Г. Хейла, весил сто сорок шесть фунтов.
– А может, вес указан неправильно?
Я ехидно улыбнулся.
– О, не будь таким чертовски самоуверенным! Продолжай, если у тебя есть сомнения. Давай дальше.
– Ты позвонила Хейлу в Нью-Йорк, но не смогла с ним связаться. Потом Хейл позвонил сам и сказал, что звонит из Нью-Йорка, точнее, из какого-то промежуточного пункта, где самолет якобы приземлился. Мы не знаем, приземлялся самолет или нет. Никто не знает. Когда Хейл звонил, он мог находиться на расстоянии квартала от нашего отеля. Все, что ему было нужно, – это попросить какую-либо девушку произнести в телефонную трубку: «Нью-Йорк вызывает миссис Берту Кул. Это вы?»
Глаза Берты зловеще сверкнули.
– Продолжай, изложи всю свою теорию.
– Когда на следующее утро он появился в Новом Орлеане, я сказал ему, что нашел Роберту Фенн, и мы отправились к ней на квартиру, но он уже знал, что ее там нет.
– А это тебе откуда известно?
– Я знаю об этом, потому что мы ездили вместе.
– Но какое это имеет отношение к делу?
– Неужели не понимаешь? Она знала его как Арчибальда Смита. И, увидев его, сказала бы: «О, как вы поживаете, мистер Смит! Что вас вновь сюда привело?» И тогда все раскрылось бы. Поэтому, думай он, что девушка там, послал бы меня к ней одного.
Берта наконец заинтересовалась:
– Что-нибудь еще?
– О, очень много всего.
– Что именно?
– Единственный реальный свидетель точного времени, когда был произведен выстрел, – девушка по имени Мэрилин Уинтон. Она работает в ночном клубе, как раз входила в дом и слышала звук выстрела. Она посмотрела на свои наручные часики спустя несколько минут и утверждает, что выстрел прозвучал точно в два тридцать две.
– Ну и что же?
– Эмори Хейла видели входящим в этот подъезд примерно в два часа двадцать минут.
– Ты хочешь сказать, что он был там в то время, когда должен был находиться в Нью-Йорке?
– Именно.
– Кто же его видел?
– Этого я тебе сейчас сказать не могу.
Лицо Берты помрачнело.
– Что значит, черт побери, ты сейчас не можешь сказать мне?
– Именно то, что я говорю. Пока это секрет.
Она посмотрела на меня так, будто хотела откусить мне голову.
– Какая-то девчонка, – сказала она, – какая-то маленькая шлюшка, которая пытается завлечь тебя, сообщает, будто видела Хейла входящим в дом, а ты не можешь мне рассказать об этом, должен соблюдать тайну. Ты обходишь своего компаньона потому, что какая-то маленькая юбчонка со сладкой улыбкой заглядывает тебе в глаза и берет тебя в оборот. Фу!
– Еще один человек подтвердил мне, что это правда, – сказал я.
– Кто?
– Хейл.
– Дональд, так ты говорил с ним об этом? Но ведь он настаивал, чтобы мы ни при каких обстоятельствах не пытались строить предположений на его счет. Он хотел...
– Не волнуйся, – прервал я Берту. – Именно он захотел непременно увидеть эту Мэрилин Уинтон. Я сводил его в ночной клуб. Мы угостили друг друга четырьмя или пятью напитками. Он попытался выяснить, что я знаю, а я – что нужно ему.
– Он заплатил за выпивку?
– Конечно. Я, может быть, и туп в финансовых делах, но не настолько.
– И что ты выяснил?
– Он принялся расспрашивать Мэрилин Уинтон о том, когда она слышала выстрел и уверена ли, что было именно два тридцать две, а, скажем, не три.
– Ну и?..
– Девушка сказала, что на ее часах было два часа тридцать две минуты. Тогда Хейл взглянул на ее часы и попросил ее дать полюбоваться ими поближе.
– И что же?
– В это время он пил кока-колу и джин.
– Какое отношение это имеет к тому, о чем мы сейчас говорим? – потребовала разъяснений Берта.
– Он как бы невзначай опустил бокал под стол и, держа его между коленями, вертел в руках часы, разглядывая их. Шло представление, и свет был приглушен. Его правая рука, в которой он держал часы, на несколько секунд опустилась под стол. После этого он высморкался и очень небрежно сложил свой носовой платок. Затем поставил бокал на стол, а часы положил на носовой платок. Когда он вернул их Мэрилин, та взяла их в салфетку, потом намочила ее в стакане с водой и вытерла запястье под часами.
– Не морочь мне голову всякой ерундой, – сказала Берта. – Какое отношение это все имеет к делу? Мне совершенно неинтересно, сколько раз он высморкался. Пока он платит деньги, пусть хоть разнесет, сморкаясь, свою проклятую башку! Мне до этого дела нет. Он...
– Ты не поняла, – сказал я, – то, что девушка, намочив салфетку, протерла свое запястье, – очень важно.
– Не понимаю.
– Часы стали клейкими.
– Почему?
– Представь себе: ты опускаешь часы в бокал с джином и кока-колой, держишь их там мгновение, затем вынимаешь, тщательно вытираешь носовым платком, и часы становятся липкими, так как в кока-коле, как известно, достаточно сахара.
– А какого черта кому-то окунать наручные часы в джин с кока-колой?
– Все очень просто. Человека, который их носит, станут допрашивать относительно точного времени, когда раздался выстрел, и ему придется сообщить, что часы, возможно, были не в порядке, потому что после с ними пришлось обращаться к часовщику.
Берта сидела, глядя на меня и моргая, будто я направил ей в глаза нестерпимо яркий луч света.
– Надо же! Будь я проклята!
Я молчал, позволяя ей обдумать сказанное мною.
– Ты уверен, что все так и было с часами, Дональд? Ну, что он окунул их в напиток?
– Нет, я просто предоставляю тебе свидетельство. Это косвенная улика.
– А зачем, скажи ради бога, ему потребовалось отправляться в квартиру Роберты Фенн?
– Есть две причины. Одна из них – Роберта Фенн.
– Ну хорошо. А другая?
– Другая – убитый юрист, Нострэндер.
– При чем здесь Нострэндер?
– Роберта Фенн чувствовала себя довольно плохо, – сказал я. – Она отправилась в Новый Орлеан. Там
