не банковский, а обычный капитанский. Но чтобы зафрахтовать двадцать транспортов, этого хватит. На большее рассчитывать не сможет никто.
– И вы думаете, солдаты вам поверят? – прищурился Ги Ор.
– Они поверят вам.
Генерал опустил голову. Помолчал.
– Не знаю, – сказал он минуты через две, – как и когда вы меня выкрали. Но сейчас меня там нет. И это значит, что для самого последнего разгильдяя в армии Повелителя Армад я сейчас – не более чем дезертир. Так что мне не поверит больше никто.
– Ну, зачем же так мрачно смотреть на вещи, – усмехнулся командир «Алиса». – Заверяю вас: вы ни на минуту не отлучались от вашего войска, и в настоящее время находитесь там же и выполняете свои обязанности. Так что никто и ни в чем не сможет ни упрекнуть, ни даже заподозрить вас.
– Не понимаю… – пробормотал генерал. – Это все-таки розыгрыш?
– Нет, генерал, – ответил на этот раз Советник. – Все именно так и обстоит. Вы – здесь, и там – тоже вы. Или, во всяком случае… – он выдержал маленькую паузу, – некто, кого можно назвать вашим двойником.
Генерал покачал головой:
– Внешность можно подобрать, конечно. – Он откинул голову, выпрямился на стуле. – Но я ведь не артист в кино. И воспроизвести не только, скажем, мой голос, но и то, что я сказал бы в том или ином случае, – для этого действительно надо быть вторым Ги Ором. Но такого нет. Или все-таки есть?
– Мы вам его покажем, – сказал командир. – Когда вернемся. И уж вы сами будете судить – похож он или нет. А сейчас нам пора готовиться к прыжку. Надеюсь, ваш капрал не упустил случая набить живот.
– Он не был бы солдатом, – сказал Ги Ор серьезно, – если бы сплоховал.
– В таком случае, я помогу вам устроиться в коконе.
– Это я умею и сам. Однако, чтобы совесть моя была совершенно чистой, хочу предупредить вас: мне приходилось вести только переговоры о капитуляции противника. Боюсь, что это мое умение не пригодится сейчас. Можете ли вы всерьез рассчитывать на меня?
– Хотите ли вы, – спросил Советник, – чтобы солдаты вернулись домой? Ведь правительства закончили войну, ее продолжают лишь сами войска.
– Конечно, как командир, я обязан сделать все, чтобы уцелевшие победители (последнее слово он подчеркнул голосом) благополучно вернулись домой. Кроме тех, конечно, кто сам захочет остаться на Ассарте.
– Не думаю, что таких будет много.
– Согласен с вами.
– В таком случае, успокою вас: переговоры вести буду главным образом я. По этой причине я и покинул мой уютный домик… Но представлять войска не может никто, кроме вас.
– Да, – сказал генерал Ги Ор. – Этого не сможет никто, кроме меня.
3
Охранитель приходил в сознание очень медленно, проваливаясь в какие-то кошмары. Ему чудилось, что он проник наконец за каменную плиту, перегораживавшую ранее путь в недра Храма Глубины, и там его встречали какие-то многоглавые, многолапые, словно гигантские сороконожки, чудовища. Они радостно улыбались ему – а может быть, просто скалили зубы – и что-то говорили, как бы убеждая, доказывая, успокаивая и угрожая одновременно. Только он не понимал ни слова из сказанного ими, то был, похоже, не язык даже – просто поток звуков, и он отмахивался от чудовищ и что-то кричал, но не слышал собственного крика. Потом чудовища исчезали – и он оказывался один в Пространстве, лишенном звезд, совершенно темном, пустом, но в то же время остро пахнувшем чем-то очень знакомым, но напрочь забытым. Затем в этом пространстве возникали безголовые младенцы, большие фиолетовые глаза помещались у них на плечах – и взгляды этих глаз были устремлены на него. Глаза моргали – и каждый раз слышалось легкое жужжание, словно от затвора фотокамеры. Охранитель пытался зажмуриться, чтобы не видеть их, – но оказывалось вдруг, что глаза его и так закрыты, но он видит все сквозь веки. Дальше – младенцы исчезли, но глаза их остались, они медленно двигались в пространстве, стягиваясь в одно место, сливаясь, словно капли ртути, и увеличиваясь при этом, превращаясь в один, но огромный и яркий глаз, смотревший на Охранителя неотрывно и гневно… Еще позже ему стало казаться, что его хоронят – укладывают в гроб, опускают крышку под звуки странной, ритмической, но немелодичной музыки – и вот все стихает, и это, видимо, означает смерть – но еще не полную, не настоящую, потому что (это он помнил даже в бессознательном состоянии) умерев, он завершит наконец планетарную стадию своей жизни и обретет свободу, присущую стадии Космической…
Вероятно, сказывалось нервное напряжение всех последних дней – да и месяцев тоже. Потому что когда он открыл, наконец, глаза по-настоящему, то не увидел вокруг себя ничего страшного или необычного. Он лежал в обычном противоперегрузочном коконе с прозрачной крышкой, а наверху и чуть в стороне светился зеленый плафон, что должно было, вероятно, означать, что сопространственный прыжок завершен и вскоре можно будет оставить кокон и обрести способность и возможность двигаться.
И в самом деле – прошло не очень много времени, и четко прозвучавший щелчок возвестил о том, что замок кокона выключился. Вслед за этим крышка поднялась, правый же борт кокона опустился, и стало можно сесть, а затем и встать на ноги. Зеленый свет не погас, но как-то поблек – потому что наверху зажегся нормальный белый плафон, и все стало хорошо видно.
Охранитель сделал шаг, другой – не очень уверенно чувствуя себя на ногах: видимо, он пролежал достаточно долго. Подошел к двери. Как он и ожидал, выход оказался на замке. Он усмехнулся – с трудом, мускулы лица отказывались повиноваться. Ничего другого он и не ожидал. Его схватили, оглушили, а вернее говоря – отключили сознание, он и сам научен был делать это, даже не прикасаясь к объекту; похитили. Погрузили на корабль и увезли. Охранителю не надо было гадать – чей это корабль. Не Ассарта и ни одного из миров Нагора. Когда он еще был Эмиссаром (казалось, это было страшно давно), ему и самому приходилось пользоваться такими.
Странно, но он не испытывал ни ненависти, ни даже обиды на тех, кто помешал ему довершить начатое, выполнить свой долг так, как он его понимал. Противники не объявляли себя его друзьями, они вели свою игру так же, как он свою, – и это очко выиграли. Но игра еще не была закончена, нет… А вообще – интересно было бы выяснить – каким образом им удалось подобраться к нему вплотную, захватить в самом центре его лагеря. Но это – потом. А для того, чтобы было это «потом», нужно было попытаться перехватить инициативу. Каким же образом?
Охранитель внимательно оглядел помещение, в котором находился. Это не была обычная каюта; кроме кокона, здесь были только стол и два стула – естественно, вылитые из того же вещества, что и переборки и дверь; они как бы вырастали из палубы, составляли с нею единое целое, и воспользоваться ими как оружием или инструментом было невозможно. А больше здесь ничего и не было.
Следовательно, единственным оружием, какое у него сейчас оставалось, было терпение. Однако оружие это было не очень мощным: терпения у Охранителя было мало. Он понимал, что, сорвав его с Ассарта, отделив от уже готового к решительной схватке войска, противник не медлит – и сейчас всеми силами старается разрушить все, что им, Охранителем, Повелителем Армад, было сделано для победы. Сейчас каждый миг уносил его, надо полагать, все дальше от Ассарта, и с каждым мигом терпело какой-то ущерб дело его ума и воли. Нет, терпение тут не годилось. Это – оружие стариков и побежденных. А побежденным он себя не чувствовал.
Но все остальное, что еще сохранялось у него, можно и нужно было пустить в ход – и применять немедленно. Волю. Ум. Хитрость. И даже физическую силу и умение побеждать в единоборстве. Но прежде всего – те немногие специальные умения, какие ему удалось сохранить или восстановить после того уже, как он перестал быть Человеком Сил.
Охранитель уселся на один из двух стульев. Расслабился. И, одно за другим, начал отключать все ощущения и чувства, кроме тех, что были ему сейчас необходимы.
Он знал, что у него слишком мало сил сейчас, чтобы выйти из тела надолго. Он мог позволить себе это разве что на какие-то минуты. Но для первого раза и такой срок окажется вполне достаточным.
Он выходил из тела с трудом, тяжелее, чем обычно. Ничего удивительного: у него давно уже не было
